Поверженный
Шрифт:
Ранен был Исмат-джан, долго болел и умер от ран Асад Махсум подыскал себе среди своих воинов новых помощников. Но они не могли заменить ему Окилова, Исмат-джана и Найма Перца Их пришлось назначить потому, что не было других Но Асад Махсум не вполне доверял им. Он никому не доверял, не верил даже самому себе, жил в постоянном страхе, подозревая всех, но, стиснув зубы, пытался продолжать борьбу…
В этот вечер, когда совсем стемнело, Махсум с несколькими близкими людьми направился в северную часть Санг Калы, куда поступали передачи из пещеры внизу. Он хотел сам встретить прибывшего
Воспользовавшись этим, Ойша вышла из каменного дома на вершине крепости, словно для того чтобы погулять на свежем воздухе.
Никого вокруг не было. Немного побродив, она свернула в густой арчовый лес, заросший кустарником и тянувшийся до самого края пропасти. Ветер свистел в ветвях деревьев, но Ойша смело пошла по тропинке и вошла в лес, тихо напевая какую-то песенку, потом остановилась, прислушалась. Все было тихо. Она пошла дальше и снова запела. На этот раз она услышала, как под чьими-то ногами трещал сухой валежник.
— Гаюрбек? — прошептала она. — Это вы?
— Я! — отвечал человек так же тихо. — Нехорошо, что вы опять назвали мое имя… И у деревьев есть уши! Я говорил вам: называйте меня «друг». Спросите: «Это вы, друг?», и я отвечу: «Да, это я».
— Верно, верно! — сказала Ойша. — Простите меня, глупую, я забыла. Вы знаете, как я волнуюсь всякий раз, когда жду вас… сердце мое бьется так сильно… Ну, вы видели Карима?
— Нет, — ответил Гаюрбек. — Карим еще не прибыл. Я встретился с его командиром, Фатхуллиным. Ваше письмо он послал Кариму. Говорят, что Карим тщательно готовится к походу, чтобы разгромить Асада…
— Когда же он выступит? Когда доберется сюда? — нетерпеливо спрашивала Ойша.
— Этого он не сказал. Во всяком случае, в ближайшее время. Еще он сказал, что Карим думает о вас, надеется на вашу помощь…
— Конечно, мы поможем…
— Фатхуллин сказал, что они признательны вам и мне за то, что мы показали дорогу в Санг Калу и сообщили, что Махсум находится здесь. Теперь, сказал он, надо постоянно следить за Махсумом и, если узнаем, что он собирается спуститься, во что бы то ни стало сообщить об этом. До приезда Карима красные войска постараются не дать Махсуму спуститься…
— А почему они сами не подымаются сюда?
— Вы же знаете, что четверо лучших стрелков Махсума защищают тропу так, что и муха не пролетит, — сказал Гаюрбек. — А за ними еще три засады с верными людьми. Если бы, кроме этой, была другая дорога, мы бы им сообщили.
— Пусть стреляют из пушек или вызовут аэроплан.
— Снаряды не долетят сюда — пушки тоже должны стрелять с высоты. А об аэроплане ничего не знаю. Приедет Карим, может быть, тогда и аэроплан…
Ойша глубоко вздохнула и спросила:
— А еще что он сказал?
— Сказал: берегите себя. Если вдруг узнает Махсум, то и вам будет плохо, и нашему делу.
Так он сказал. Теперь, дорогая сестренка, старайтесь поддерживать с Асадом хорошие отношения, не злите его. Мы должны быть живы до прихода Карима.
— А как ваш дядя? — спросила Ойша.
— Мой дядя Яхья-палван — молодец, — отвечал Гаюрбек. — Он склоняет на свою сторону недовольных воинов… Нас уже десять человек. Но мы осторожны.
— Да, да, будьте осторожны, без вас я как птица без крыльев.
— Не беспокойтесь, все будет хорошо. Ну, я ухожу. Встретимся снова здесь же в это же время через три дня. Я принесу вам новости.
— Если я не смогу прийти, значит, приходите на следующий день.
— Конечно, — ответил Гаюрбек и мгновенно исчез в темноте.
Этот Гаюрбек был одним из тех, кто недавно присоединился к отряду Махсума и, прибыв сюда, скоро понял истинное положение дел. Некоторое время он был сторожем при доме и в отсутствие Махсума познакомился с Ойшой и ее матерью, сговорился с ними. Дядя Гаюрбека Яхья-палван был поваром в лагере Махсума. Они собрали вокруг себя несколько человек таких же недовольных, как они сами, искали удобного момента уйти и сдаться в плен красным или, если наберется побольше сторонников, поднять бунт против Махсума. Однажды Гаюрбек, спустившись вниз, ушел в лагерь красных и сдался в плен. Но командир Фатхуллин, познакомившись с ним и узнав его хорошенько, посоветовал ему вернуться в отряд и организовать связь с красными.
Так и получилось.
Ойша удивляла Гаюрбека бесстрашием. Она узнавала все что могла о планах и замыслах Махсума, передавала Гаюрбеку, а он сообщал Фатхуллину. Ойша радовалась, что помогает красным и тем как бы искупает свою вину перед Каримом. Она делала это без сомнений и страха, мечтая о счастливом дне, когда избавится от тирана…
Прошел уже час, как Махсум ушел на край горы. В лагере было тихо, ждали его возвращения.
В небольшом домике, выложенном из неотесанных горных камней, очень старом (кто знает, может, выстроил его какой-то беглый военачальник или разведчик эмира), сидели при свете свечи Ойша и ее мать, пили чай и тихо разговаривали. В доме была только одна дверь, старая, из толстого ствола чинары, и два отверстия вместо окон. Стены почернели от дыма и копоти, потолок — без поперечных балок и перекрытий, как купол в медресе или в бане, — был крепок. В доме пахло сыростью.
— Сейчас в Бухаре, наверное, тепло, проговорила Ойша.
— Да, сейчас там лето, — сказала Раджаб-биби, — в Бухаре жара, фрукты поспели, собирают урожай…
— Наверное, дыни созрели, урюк, персики…
— Поспел и виноград.
— Как хорошо! Была бы спокойная ночь, лежала бы на дворе, глядела на небо, усыпанное звездами… А потом вы бы принесли дыню «ходжамуроди», захотели ее разрезать, но едва поднесли нож, как дыня с треском разломилась бы на части от одного прикосновения… Мы бы смеялись, шутили и при свете звезд ели бы ту сладкую, как мед, дыню… А потом… потом вы бы мне рассказали старую сказку… А потом…
Раджаб-биби только приговаривала «да, да», стараясь не спугнуть настроение дочери. Хорошо, что было темно и Ойша не видела материнских слез.
— А потом… — сказала задумчиво Ойша, — я бы заснула, и никто мне не мешал бы… и во сне я увидела бы Карим-джана…
— Почему только во сне? — возразила мать. — Карим-джан жив и здоров, готовится к бою и надеется увидеться с тобой.
Ведь не обманывает же Гаюрбек.
— Нет, Гаюрбек не обманывает…
— Не печалься, доченька, Карим жив. Жив и твой герой дядя!