Поверженный
Шрифт:
— Мы просим простить нас, что в такое позднее время беспокоим, стучимся в вашу калитку! — сказал Карим.
Этот вежливый тон успокоил имама.
— Ничего, ничего, пожалуйста! — пригласил он гостей.
— Мы пришли посоветоваться с вами, ваша милость, — начал разговор кузнец. — Вот этот брат, наш командир, и этот брат Верди хотят выразить свое глубокое к вам уважение… И хотя час поздний, я сказал, что господин наш имам не рассердится и всегда даст мудрый совет по важному делу, не терпящему отлагательства.
— Конечно, конечно. Хорошо сделали, что пришли, — ответил имам и позвал гостей в
Имам действительно оказался умным и серьезным человеком. Он внимательно выслушал пришедших к нему за советом, призадумался и потом сказал:
— Служить народу — долг каждого правоверного мусульманина.
А также способствовать делу мира… Вы правильно поступили, решив послать к Асаду Махсуму не военную делегацию, а нас, далеких от войны людей — мастера Али и меня, вашего покорного раба. К тому же мы люди беспристрастные, не связанные с Асадом Махсумом личными враждебными отношениями… Мастер Али, видавший виды, опытный в житейских делах человек, первым начнет разговор и от имени народа предложит прекратить братоубийственную войну… Я же постараюсь воздействовать на него, призывать к миру словами священных писаний.
— Спасибо, глубокоуважаемый имам, — сердечно сказал Карим. — Вы совершенно верно поняли цель нашего похода. Сейчас мы пойдем, а утром сразу после завтрака тронемся в путь.
Но утром произошли события, задержавшие делегацию.
Когда взошло солнце, обещавшее ясный день, на фоне безоблачного голубого неба появился аэроплан. «Не худо было бы, — подумал Карим, — если бы с неба сбросили бомбу на лагерь Махсума и уничтожили бы его!..» Но никакой бомбы не сбросили, а с неба полетели на гору пачки разноцветных — белых, синих, красных — листовок. Такие же пачки были сброшены над кишлаком…
Дети и молодые красноармейцы бросились их поднимать и передавать Кариму.
Листовки были адресованы к обманутым воинам Асада Махсума. В обращении, написанном на таджикском и узбекском языках, говорилось, что хотя они заслуживают наказания, но, если сдадутся добровольно, революционное правительство помилует их…
Когда аэроплан исчез из виду, потонув в бездонном голубом небе, со стороны Байсуна прискакал отряд всадников во главе с председателем ЧК Аминовым. Карим ликовал. Он глубоко уважал товарища Аминова и встретил его с горячим радушием. Аминов отвечал ему тем же. Он приветливо поздоровался со всеми воинами отряда Карима, а позже провел особую беседу с командирами. Узнав о смелом плане Карима, он безоговорочно принял его.
— Но, — сказал он при этом, — не забывайте, что Асад очень хитрый и коварный человек. Он никогда не поверит, что получит снисхождение, если сдастся добровольно. Что же нужно сделать? Прежде всего, подготовить себе опору среди его же воинов.
— Это уже сделано, товарищ председатель, — сказал Карим. — Среди охраны Махсума — добрый десяток наших сторонников… Они по собственному желанию, добровольно связались с людьми из нашей охраны… Высказывают недовольство своей жизнью в отряде Махсума, хотели бежать к нам… Но мы их упросили еще какое-то время оставаться в отряде Махсума и помогать нам изнутри.
Они согласились.
— Отлично! — воскликнул Аминов. — Но для успеха нужны еще кое-какие меры. Вот я привез бумагу, подписанную членами правительства Бухары, с которой вы ознакомите Махсума. Там говорится, что если он безоговорочно сдастся, то будет помилован. А вы сейчас, поднимаясь в гору и проходя мимо постовых, попросите их не препятствовать вашим подняться в лагерь.
— К сожалению, это сделать невозможно, — с огорчением сказал Карим. — Кто знает, кто из наших сторонников будет, и будет ли хоть один, сегодня на посту.
— Вот как! — Аминов помолчал, задумался, потом улыбнулся, видимо вспомнив нечто приятное, и сказал: — Да, конечно, вы правы! Но на всякий случай знайте, что в лагере Махсума есть наши люди… К тому же мы пойдем вслед за вами, и все уладится…
— Простите, — недоуменно сказал Карим, — я не понимаю, как — за нами?..
— Ничего, ничего, поймешь. А пока вооружись белым флагом и иди с твоей делегацией… Я остаюсь здесь до вашего возвращения…
— Спасибо! — сказал Карим и ушел.
На улице его уже поджидали имам и кузнец Али.
Тем временем в маленьком домике на горе Ойша и ее мать обсуждали вчерашние события… Ойша сокрушалась о том, что Асад не попал в руки красных воинов из отряда Карима. Конечно, он послал на это опасное дело других, а сам остался в безопасности.
Сожалела Ойша и о том, что красные начали стрелять до того, как весь отряд Махсума спустился вниз… «Ах, как жаль, как жаль!» — повторяла она.
— Как бы этот волк в облике человека не придумал еще что-нибудь страшное — вот чего я боюсь! — озабоченно сказала Раджаб-биби.
— Что он может теперь сделать? — устало ответила Ойша. — Разве что кинуться с горы в пропасть. Единственную дорогу отсюда сторожат воины Карима. Самое большее, на что он может решиться, — это со всем отрядом броситься вниз, в атаку!
Раджаб-биби покачала головой:
— Нет, у него есть еще одна дорога, та, по которой доставляли продукты, снаряжение…
— К счастью, это теперь отпадает, — улыбнулась Ойша. — Воины Карима проследили за доставлявшими продукты, и теперь там расставлены посты красных. Мой любимый Карим-джан разобьет, даст бог, всю шайку Асада Махсума. Но доживем ли мы до этого сладкого мига? Кто знает!
— К чему такие мрачные мысли!
Непременно доживем!
От тяжелых переживаний, от недоедания Ойша очень похудела, со щек сошел румянец, кожа пожелтела… Искрившиеся некогда весельем, радостью глаза потускнели. И все же иногда в них загорались искорки, но это были искорки гнева и жажды мести за поломанную жизнь. Эти же чувства придавали ей силы преодолевать ощущение безнадежности. В такие минуты мечта повидать еще когда-нибудь Карима, поздравить его с победой не казалась ей такой же несбыточной, окрыляла ее. Чем сильнее презирала она себя, считая запятнанной, униженной, тем больше возвеличивала Карима. И снова надежда сменялась презрением. Нет, никогда не будет счастья! Чем заслужила она его — она, поддавшаяся обману? Да, ей довелось перенести много горя, много слез пролила она… Так и не дождалась она расцвета весны своей жизни!.. Но горе и закалило ее, она стала храброй, суровой, даже жестокой, иногда жажда мщения вытесняла все другие чувства из ее сердца. Совместная жизнь с Асадом Махсумом не могла не оказать на нее влияния: мягкая, добросердечная Ойша стала грубоватой, порой злой…