Повеса и наследница
Шрифт:
Николас поднял голову и одарил ее такой улыбкой, что у нее чуть не подкосились ноги.
— Почему бы вам не опуститься рядом со мной? О боже, как здесь хорошо!
— Что там такое?
— Последняя летняя роза, цветущая в одиночестве. Я только что вспомнил, это слова из песни. Вот где это. Идите сюда.
— Очень смешно. Вставайте.
— Нет, я говорю серьезно, — ответил Николас. — Смотрите.
Серена осторожно опустила локон волос в свой ридикюль вместе с ножницами и встала на колени рядом с ним. Николас взял Серену за плечи и показал в сторону камина. Две панели, украшенные
— Как прекрасно! — Серена от волнения захлопала в ладоши.
— Последняя летняя роза. Мелисса часто пела ее, чертовски грустная штука, но она щекотала нервы моему отцу. Отец знал поэта, написавшего эту песню, задолго до того, как она была положена на музыку. Не пойму, почему я вспомнил о ней только сейчас. Вперед, документы ваши. Посмотрим, сможете ли вы найти задвижку.
Панели были небольшие, они начинались у пола и достигали человеческого роста. Серена осторожно ощупала края панели справа, дрожащими пальцами искала, нет ли какой-нибудь щели или механизма, но ничего не обнаружила. Серена предприняла еще одну попытку. Ничего. Она разочарованно отступила.
— Может быть, задвижка на другой панели. Давайте я посмотрю.
Николас подошел к Серене, опустился на колени рядом с панелью, на которой был изображен молодой человек со стеблем цветка. Следуя примеру Серены, он ощупал панель. Затем внимательно изучил стебель, который не примыкал к штукатурке под ним. Николас осторожно повернул его. Стебель сдвинулся с места. Гроб с розовыми лепестками подался назад — в стене открылась пустота. Серена увидела небольшой пакет, опечатанный красным сургучом, на нем выцветшими чернилами было выведено чье-то имя.
Серена протянула руку к пакету. Филипп Стамп, его последняя воля и завещание. Имя ее отца выделялось на бумаге плавными буквами. Серена была на грани обморока и с трудом поднялась.
Николас налил ей немного бренди:
— Присядьте, выпейте это.
Дерена выпила и закашлялась, когда напиток обжег ей горло. Затем она выпила еще, наслаждаясь успокаивающим действием бренди.
— Извините, я была потрясена, увидев его имя, вот и все. Теперь мне уже лучше.
Николас был поражен не меньше, убедившись, что эти бумаги действительно существуют. Вообразив, что за этим последует, Николас проклинал себя, ведь его поспешность привела к тому, что Серене больше нет смысла оставаться здесь, а ему не хотелось отпускать ее. Пока не хотелось.
Серена вертела в руках небольшой пакет с документами, но не стала открывать его.
— Мне дозволено узнать, что в этих документах?
Серене очень хотелось рассказать ему обо всем, но поступить так значило бы поставить точку в отношениях между ними, а ей этого не хотелось. Пока еще рано говорить об этом.
— Завещание моего отца, — неохотно призналась Серена, — и бумаги, подтверждающие мою личность.
— Похоже, вы не слишком рады тому, что нашли их.
Серена взглянула на него.
— Однако я надеюсь, что вы этому рады. Это означает, что мне больше не придется злоупотреблять
— Вам обязательно уезжать прямо сейчас?
— Я должна.
— Я не об этом спросил.
— Я знаю.
Николас хмуро смотрел в окно.
— Отложите отъезд на пару дней, тогда я сам смогу поехать вместе с вами. К тому времени я получу известия о состоянии здоровья моего противника на дуэли, за два дня мне удастся познакомить вас с этой местностью. Вы ездите верхом?
— Да, но…
— Хорошо. Завтра мы совершим верховую прогулку, — решительно заявил он.
— Завтра мне следует отправиться в Лондон.
— Останьтесь. Отложим дела на денек, забудем о документах, о панелях, обо всем.
Серена положила пакет в ридикюль рядом с волосами Николаса и раздумывала над его предложением. Николас не настаивал на том, чтобы она раскрывала содержание документов. Означало ли это, что ему все равно, или он просто не желает ни о чем знать? А если она останется еще на один день, что тогда может произойти? Нечто большее, чем верховая поездка по сельской местности, или же она слишком много фантазирует? Он не будет делать то, что ему не разрешат. Серена верила ему, но не верила в себя. Часть ее существа уже рвалась вперед, точно скаковая лошадь, предвкушая завтрашний день. Серена пыталась обуздать свои фантазии.
— Отложим все на один день, — согласилась она. — Да, мне бы этого хотелось.
Пока Серена говорила, ее охватили сомнения.
Николас взял ее за руку и помог встать. Он тепло улыбнулся, вызвав у нее ответную улыбку. Все сомнения исчезли. Серена оказалась во власти ожидания и предвкушения удовольствия.
— Тогда пошли, — сказал он. — Я провожу вас до гостиницы.
— Только посмотрите, мадемуазель, а я-то подумала, что вы не вернетесь. Я уже собиралась послать кого-нибудь, чтобы разыскать вас. — Мадам Леклерк в ожидании Серены стояла в дверях и от раздражения скрестила руки на груди. Как обычно, она была в черном, бледные глаза близоруко щурились на свою подопечную. Мадам напоминала крота, которого выгнали из норы.
— Извините, что заставила вас ждать, — примирительным тоном сказала Серена. — Давайте войдем. Наверное, вы проголодались.
— Тьфу, — презрительно произнесла мадам Леклерк, но относилось ли это междометие к уходящему Николасу или обеду, было неясно. Войдя, мадам снова начала изливать прежние горькие жалобы. — Мадемуазель Серена, я устала ждать. Когда мы отправимся в путь?
— Ждать осталось совсем недолго, — терпеливо ответила Серена, — я почти завершила свои дела.
— Дела! Это сейчас так называется. Весь городок судачит о вас, — злобно сказала мадам Леклерк.
Серена отвернулась от зеркала, перед которым поправляла волосы.
— Мадам Леклерк, вам не следует слушать пустую болтовню. Думаю, вы найдете, как более разумно провести время.
— Что же мне здесь еще делать? — сердито откликнулась мадам. — Женщины надевают какие-то мешки и передники. Когда я даю совет поварихе, как приготовить нежное французское рагу, ока выгоняет меня из кухни. А тут еще объявился какой-то странный мужчина и приставал ко мне с глупыми расспросами.
— Что еще за мужчина?