Повесть о доме Тайра
Шрифт:
Свиток третий
1
Помилование
В первый день нового, 2-го года Дзисё в Обители Веры, во дворце государя Го-Сиракавы, как обычно, был праздник – придворные приносили поздравления. На четвертый день поздравить отца прибыл сам император. Все шло раз и навсегда заведенным порядком. Но с тех пор как минувшим летом погиб дайнагон Наритика и многие другие верные слуги Го-Сиракавы, гнев неотступно терзал его душу, управление страной стало в тягость. Мрачен был государь. В свой черед Правитель-инок с того самого дня, как Юкицуна донес ему о заговоре придворных, тоже с подозрением относился к государю Го-Сиракаве и, хотя делал вид, будто ничего не случилось, в глубине души считал, что государя надо остерегаться, и все время горько усмехался.
На седьмые сутки первой луны в небе, на востоке, появилась комета, волоча за собой длинный хвост, похожий на знамя; в восемнадцатый день засветилась она особенно ярким блеском.
Меж тем дочь Правителя-инока, государыня Кэнрэймонъин, супруга императора Такакуры – в то время она имела ранг тюгу [246] , – захворала. И при дворе, и в народе – все печалились о ее недуге. Во всех буддийских храмах читали священные сутры во
246
…в то время она имела ранг тюгу… – См. примеч. 45, свиток первый.
Когда весть о том, что государыня в тягости, подтвердилась, спешно приказали священникам самых высоких рангов, известным силой своих молитв, служить молебны, взывать к звездам, ко всем буддам и бодхисатвам о рождении наследника-принца. В первый день шестой луны совершили обряд надевания пояса [247] . Во дворец прибыл настоятель храма Добра и Мира, Ниннадзи [248] , принц крови, преподобный Сюкаку; он читал сутру Фазана [249] , отводящую всякую беду и болезни. Прибыл также глава вероучения Тэндай, принц крови, преподобный Какукай, чтобы плод во чреве императрицы – если паче чаяния понесла она девочку – силою молитвы непременно превратился бы в младенца мужеска пола.
247
Обряд надевания пояса. – На пятом месяце беременности женщины надевали специальный широкий пояс, который, как считала восточная медицина, способствовал здоровью будущей матери и ребенка. Надевание пояса отмечалось соответствующим обрядом.
248
Храм Добра и Мира, Ниннадзи, именовавшийся также Омуро, основан в 886 г., находился недалеко от столицы Хэйан. В 889 г. здесь принял постриг и поселился после отречения от трона император Уда. Отсюда название Омуро, букв. означающее «Великие (или „благородные“) покои». С тех пор настоятелями этого храма всегда назначали только принцев крови.
249
Сутра Фазана (санскр. Маюрасана-сутра, яп. Кудзякукё) посвящена Маюрасане, одному из Пяти светлых богов (яп. «мёо»), изображаемому обычно четырехруким, верхом на фазане. Чтение этой сутры сопровождалось огнем священного костра «гома» (санскр. «хома»), ритуальными жестами пальцев рук и другими таинствами эзотерического буддизма, считалось одним из четырех «великих молебнов» эзотерического буддизма и предназначалось для отвращения всяческих бед, ниспослания дождя, избавления от порчи, напущенной врагами, и т. п.
Но по мере того как луна сменялась луною, здоровье государыни ухудшалось. Так страдала, наверное, на ложе болезни в Чжаоянских чертогах [250] госпожа Ли из Ханьского царства, та, о которой сказано: «…кинет взгляд, улыбнется и сразу пленит обаянием родившихся чар»… [251] Так грустила, верно, сама Ян-гуйфэй из Танского царства – груши свежая ветка в весеннем цвету [252] , что поникла от капель дождя… Но государыня Кэнрэймонъин казалась еще печальнее и слабее. Лотос, сломленный ветром, цветок шафрана, поникший от росы долу… В такое время злые страшные силы тьмы норовят вселиться в тело и в душу болящей [253] . Но священнослужители призывали светлого бога Фудо, силою чар усмиряли злых духов, и те, повинуясь молитвам, вещали устами отрока-ясновидца [254] , называя свои имена и звания.
250
Чжаоянские чертоги – одна из частей дворцового комплекса ханьской столицы в Китае, где император встречался с женщинами из своего гарема. Госпожа Ли – возлюбленная ханьского императора У-ди (см. примеч. 110, свиток второй).
251
«…кинет взгляд, улыбнется»… – строчки из поэмы Бо Цзюйи «Вечная печаль» (здесь и далее пер. Л. Эйдлина). Слова эти, однако, относятся не к госпоже Ли, как ошибочно указано в «Повести», а к Ян-гуйфэй, героине поэмы Бо Цзюйи.
252
…груши свежая ветка… – Также цитата из поэмы «Вечная печаль».
253
…злые… силы тьмы норовят вселиться в тело и в душу… – Вера в то, что душа, отделившись от тела, может вселиться в другого человека, причинить ему болезнь и даже смерть, была одним из самых распространенных и безусловных суеверий в средневековой Японии, причем эта чужая душа могла принадлежать как живому человеку, так и давно умершему. Причиной такого «переселения души» всегда считались какие-нибудь злобные чувства – месть за обиду, ревность и т. п. Эти мстительные духи (яп. «онрё») вызывали всеобщий страх. Для
254
…вещали устами отрока-ясновидца… – Считалось, что силой молитв и заклинаний можно принудить мстительного духа «онрё» покинуть свою жертву и переселиться в другого человека, специально предназначенного для этой цели (так называемый «ёримаси»); тогда злой дух будет вынужден назвать себя, а это, в свою очередь, облегчит принятие против него «соответствующих» способов борьбы. На роль «ёримаси», этого своеобразного японского варианта европейских «мальчиков для сечения», обычно выбирали подростков, юношей.
То были духи живых и мертвых – дух покойного государя Сануки [255] , сосланного в смутные годы Хогэн в землю Сануки и похороненного у кручи Сираминэ; скорбный дух Левого министра Ёринаги [256] , погибшего в ту же смуту; дух убитого дайнагона Наритики; злобный дух монаха Сайко; живые духи изгнанников, томившихся на острове Демонов…
Тогда повелел Правитель-инок успокоить духов, живых и мертвых; и тотчас же покойному государю Сануки посмертно присвоили высокий титул императора Сутоку. Покойного Левого министра Ёринагу повысили в звании, посмертно пожаловав ранг Главного министра и звание вельможи первого ранга. Отвезти сей указ поручили младшему придворному летописцу Корэмото. Могила Ёринаги находилась в краю Ямато, в уезде Сооноками, на кладбище, неподалеку от селения Каваками, на равнине Ханняно. В годы Хогэн могилу раскопали и выбросили останки. С тех пор непогребенные кости так и валялись у дороги. Годы шли, и лишь густые травы шелестели над заброшенной могилой… [257] Как же возликовал, должно быть, дух усопшего, когда прибыл императорский посланец и прочитал указ, дарующий ему новое звание!
255
Государь Сануки. – Император Сутоку (правил с 1124 по 1141 г., ум. в 1164 г.) был одним из главных инициаторов смуты Хогэн (1156). Сутоку сослали на о-в Сикоку, в край Сануки, где он и умер. Его имя исключили из хронологии императорского дома, именуя по месту ссылки «государем Сануки». Такое посмертное бесчестье тоже считалось одной из форм наказания.
256
Левый министр Ёринага. – См. примеч. 23, свиток первый.
257
Годы шли, и лишь густые травы… – Парафраз стихотворения Бо Цзюйи «Приглашаю гостя в Цзяньло»: «Кто здесь лежит, / Погребен глубоко под землей? / Имя его и род / Неведомы мне. / Прахом он стал – / И теперь могильной травой / Здесь прорастает / Из года в год по весне…»
Да, недаром страшатся люди гнева усопших! Оттого-то в старые времена провозгласили посмертно императором Сюдо ссыльного наследника-принца Савару [258] , а принцессе Игами [259] , умершей в заточении, посмертно вернули титул императрицы, и все это с единственной целью – умиротворить гнев усопших. Некогда государь Рэйдзэй помешался в рассудке, а государь Касан сам отрекся от трона, и все это натворил мстительный дух Мотокаты [260] , главы Ведомства земель и налогов. А дух покойного Кандзана, священника, служившего при дворе, лишил зрения императора Сандзё…
258
Наследник-принц Савара (757–785) был сослан за попытку совершить покушение на одного из придворных из рода Фудзивара. В знак протеста по пути в ссылку уморил себя голодом.
259
Принцесса Игами, супруга императора Конин (719–781), была приговорена к заточению по обвинению в попытке напустить порчу на императора.
260
Мотоката. – В письменных памятниках XII в. («Великое зерцало» и др.) упоминается, что вельможа Мотоката Фудзивара, разгневанный тем, что рожденный его дочерью сын императора не был объявлен наследником, превратился в злого духа «онрё».
Услышав об умиротворении покойных, сайсё, тесть Нарицунэ, сказал князю Сигэмори, племяннику своему:
– Каких только молитв не возносят, чтобы государыня выздоровела и благополучно разрешилась от бремени… А только сдается мне – нет лучшего средства снискать благоволение богов, чем объявить внеочередное помилование. Что ни говори, нет и не будет дела богоугоднее, чем возвращение в столицу ссыльных с острова Демонов!
Представ пред отцом своим, Правителем-иноком, князь Сигэмори сказал:
– Князь Норимори молит о зяте своем Нарицунэ – больно глядеть, как он горюет! Слышал я, – и молва толкует о том же, – что порчу на государыню наслал скорбный дух покойного дайнагона Наритики. Если решили утешить и успокоить дух покойного дайнагона, верните же в столицу его старшего сына, еще живого! Утолите чужие печали – и сбудутся ваши собственные стремления, прислушайтесь к чужим мольбам – и ваши собственные молитвы обретут силу: государыня родит сына и род наш будет процветать все больше и больше!
И откликнулся Правитель-инок необычно мягко и тихо:
– А как же тогда поступить с Сюнканом и Ясуёри?..
– Их тоже верните обратно! Великий грех оставить на том острове хотя бы одного человека! – сказал князь Сигэмори, но Правитель-инок не согласился:
– Ясуёри можно простить, а Сюнкана я сам некогда вывел в люди, столько для него сделал! И вот благодарность – не где-нибудь, а у себя в Оленьей долине устроил настоящую крепость, собирал заговорщиков! Нет, о Сюнкане и слышать не желаю!
Возвратившись в свою усадьбу, князь Сигэмори сказал дяде:
– Успокойтесь, считайте, что Нарицунэ уже прощен!
Услышав эти слова, князь Норимори так возрадовался, что, сложив руки, готов был чуть ли не молиться на Сигэмори.
– Когда Нарицунэ уезжал в дальнюю ссылку, – сказал он, – мне все казалось, что в душе он меня упрекает – отчего я не добился, чтобы его оставили у меня, не вымолил для него прощение. Несчастный! Бывало, посмотрит на меня, а сам чуть не плачет… Как вспомню, так сердце замирает от жалости!