Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе
Шрифт:
Двое солдат, охранявших Данна, не могли оторвать глаз от гостьи и особенно от ее волос. Альбы, служившие у них в армии, были очень светлокожими — просто белыми по сравнению с остальными, но всем им было далеко до Леты. Ее кожа просто светилась. А какие у нее были волосы! Они струились по ее спине потоком солнечного сияния — ничего подобного солдаты в жизни не видели. Одним движением она собрала их в узел на затылке и произнесла:
— Данн, это я, Лета.
Он открыл глаза и улыбнулся.
— Лета, — сказал
Но он не поднялся, а так и лежал, свернувшись калачиком, и казалось, что его глаза вот-вот закроются снова.
— Ты сегодня ел, Данн?
Данн не ответил, но один из солдат смог ответить за него:
— Нет, он отказывается от еды.
— Я собираюсь немного умыться с дороги, Данн, и что-нибудь перекусить, а потом вернусь и покормлю тебя.
Веки Данна сомкнулись.
Лета вышла вместе с Гриотом в соседнюю комнату, попросила воды, чтобы смыть дорожную грязь (она проделала долгий путь через болота), и немного еды — что-нибудь легкое и простое.
Когда она вернулась к Данну, то принесла с собой кувшин, в котором заварила смесь из принесенных с фермы трав. Лета опустилась перед ним на колени и поднесла кувшин к губам больного. Данн сделал глоток и поморщился, но продолжил пить, потому что она настаивала.
Лета заставила Данна немножко поесть, после чего начала говорить. Она рассказывала о том, что пришлось пережить им всем вместе — ей, и Мааре, и Даулису, и Шабису, и Данну. То были удивительнейшие приключения.
— Ты помнишь? — спрашивала она. — Ты помнишь это, Данн?
Наконец он сумел приоткрыть глаза и уже не закрывал их, а иной раз даже кивал с улыбкой, отвечая.
— Ты помнишь тот постоялый двор, Данн? Там, где с крыши текла вода? И мы все болели, кроме тебя, и ты выхаживал нас вместе с той женщиной из речного народа. Без тебя мы бы погибли. Ты помнишь?
И потом, когда Данна стало снова клонить в сон, Лета поведала ему очередную историю, которая звучала ничуть не диковиннее предыдущих, однако он открыл глаза и сказал:
— Нет, Лета, этого не было.
Она продолжила рассказ о реальных событиях и, когда Данн вроде бы перестал следить за ее повествованием, опять добавила несколько невероятных подробностей (по крайней мере, такими они показались Гриоту). Данн тогда улыбнулся и сказал:
— Вот ведь выдумщица, Лета! Ты же знаешь, этого тоже не было.
Он стал более оживлен.
— Сейчас я обмою тебя целебным раствором, Данн.
Когда он сделал протестующий жест, Лета напомнила ему:
— Когда мы лежали больные на постоялом дворе у той женщины, из речного народа, ты мыл меня. Помнишь?
— Да, помню. Ты подсказала мне, какие травы использовать.
— А теперь я тебя вымою.
Лета велела принести теплой воды, влила в нее какую-то резко пахнущую жидкость и стала снимать с Данна
— Помнишь, как мы видели небоход, разбитый небоход, давным-давно, и ему поклонялись толпы людей?
— Да, конечно. Это было давно. Давным-давно. Лета, правда, «давно» — это ужасное слово?
Лета все поливала его и терла; снежный пес подполз и из любопытства лизнул воды, после чего немедленно чихнул. Она засмеялась и погладила Раффа, сказав:
— У тебя появился замечательный друг, Данн.
— Да, да, замечательный друг.
Лета заметила, что Гриот при этих словах Данна отвернулся. Данн в свою очередь заметил озабоченное лицо Леты и все понял.
— Гриот, а без тебя тут вообще ничего бы не было. Это все лишь благодаря тебе.
Гриот расслышал в этих словах скрытый смысл и горько улыбнулся. Может, Данн предпочел бы, чтобы в его отсутствие вообще ничего не делалось? А что, вполне возможно.
Лета сказала:
— Мне кажется, что иногда нужно потерять истинного друга, чтобы понять, кем он для тебя был. Когда Маара умерла… — Она пристально взглянула на Данна, но твердо договорила: — Только когда она умерла, я до конца осознала, кем она была для меня, для всех нас.
Данн сидел в тазу неподвижный и немой, а Лета продолжала говорить о Мааре, о том, какой смелой она была, а потом неожиданно спросила:
— Данн, что бы сказала Маара, если бы увидела тебя сейчас? Ты не думал об этом?
Данн зажмурился, вздохнул и после долгого молчания наконец ответил:
— Но, видишь ли, Лета, Маары все равно здесь нет, и поэтому она ничего не скажет.
И он заплакал.
Гриот махнул солдатам, чтобы те вышли. Все, что они слышали до сих пор, только укрепит их восприятие генерала Данна как чудотворца — и дополнит этот образ Данном-лекарем, Данном-другом, а истории, рассказанные Летой, будут ходить по лагерю, передаваясь из уст в уста.
Но плачущий Данн — нет, этого им лучше не видеть.
Снежный пес сочувственно зарычал и ткнулся мордой в лицо хозяина.
Данн потрепал его по загривку и сказал Лете:
— Я не хочу жить, Лета. Зачем? — Поскольку она не сразу ответила (видимо, размышляя над этими его словами), Данн повторил: — Не молчи, Лета. Я хочу, чтобы ты мне сказала: зачем?
— Прежде всего ради малышки.
— Ну, девочка никогда не будет моей. Кайра этого не позволит.
— Согласна, но я говорю о ребенке Маары.