Повесть о художнике Айвазовском
Шрифт:
Даже самые скучные страницы из учебника по древней истории в его изложении оживали.
Когда он говорил, мальчикам казалось, что они переносятся в древний Рим и присутствуют в Колизее на смертельном состязании гладиаторов.
Гайвазовский научился ценить замечания учителя о своих рисунках, они всегда были верны и метки. Но научить, как сделать рисунок лучше, как его исправить, итальянец не умел. Рисовал он гораздо хуже своего ученика и не скрывал этого от мальчика. Огорчаясь этим вместе с ним, он утешал Гайвазовского, что музы сами приведут его к совершенству, а он, учитель, будет
Ваня мечтал о настоящем мастере-наставнике, но пока довольствовался и этим.
Он ценил в итальянце не только его всегда верные замечания, но и обширные сведения о жизни великих итальянских художников, об их картинах, о том, как они умели составлять краски.
Часто учитель уводил Сашу и Ваню на прогулки. Был он подвижен и неутомим и мальчиков приучал к быстрой ходьбе.
Иногда они уходили далеко за город и навещали богатый дом Натальи Федоровны Нарышкиной.
Ее сын Федор был ровесником Саши и Вани и вместе со своей матерью бывал у Казначеевых.
Во время загородных прогулок мальчики часто встречались с Федей и его гувернером и продолжали прогулку вместе.
На обратном пути молодой Нарышкин всегда зазывал друзей к себе.
Гайвазовский начал примечать, что Нарышкины проявляют к нему такой же интерес, как и Казначеевы. Они дарили его дружелюбным вниманием, но требовали взамен, чтобы он их развлекал игрой на скрипке или новыми рисунками.
Гайвазовскому это даже нравилось. Ему льстило, что такие знатные господа слушают его игру и хвалят его рисунки. Он был им благодарен. Из его жизни ушла нужда. Он больше не ходил зимою в ветхой одежде и в дырявых башмаках. Сейчас у него теплая гимназическая шинель, отдельная комната, книги, рисовальная бумага, различные карандаши и краски.
Но иногда, вспоминая бедный отцовский дом, мать, склонившуюся над рукоделием при слабом свете сальной свечи, мальчик чувствовал, что ему неуютно и холодно в богатом губернаторском доме. В такие минуты Ваня все бы отдал за свидание с матерью.
Родители, по-видимому, догадывались о его переживаниях и в письмах постоянно ему напоминали, чтобы он не скучал и всегда был благодарен своим благодетелям.
Однажды в воскресенье мальчику стало особенно горько. Казначеевы поехали в гости к Нарышкиной и взяли его вместе со своими детьми. В комнате Феди Нарышкина Саша Казначеев, Ваня и несколько других мальчиков с интересом рассматривали новые гравюры, которые прислал из Москвы старинный друг Нарышкиных — архитектор Тончи.
Гайвазовский достал альбомчик и начал срисовывать одну из гравюр. Все мальчики сгрудились возле него и заглядывали через плечо на то, как он работает.
Им казалось волшебством, что гравюра так быстро появлялась на листке альбома.
Саша Казначеев даже с кем-то поспорил, что копия вышла лучше самого подлинника.
Но спор был прерван приходом дворецкого. Он передал Гайвазовскому приказание Варвары Дмитриевны взять скрипку и выйти к гостям.
Ваня отдал альбом с рисунками Саше и пошел. Уже в дверях он услышал, как один из приехавших в гости мальчиков сказал:
— Мы нашего казачка тоже привезли сегодня. Батюшка говорит, что такого певчего и у государя нет.
У Вани Гайвазовского в сердце закололо так, как будто в него внезапно вонзили острую иглу. В несколько секунд он понял, что для всех этих господ он такой же мальчик-слуга, как этот казачок Ване даже померещилось, что ему сейчас требовательно закричат, как бывало кричали в греческой кофейне: «Мальчик! Мальчик, сюда!»
Ваня вышел за дверь и остановился, напряженно ожидая, что скажет Саша.
Но Саша ничего не ответил, а стал вместе с другими шумно собираться в гостиную слушать его игру.
После этого случая Гайвазовский начал незаметно отдаляться от Саши Казначеева и Феди Нарышкина. Он чаще запирался у себя в комнате или уходил один бродить по городу. Как-то он забрел на базар и был оглушен гомоном базарной сутолоки. Гайвазовскому вспомнился феодосийский базар, бандуристы, Хайдар Он решил поискать — нет ли здесь странствующих певцов. Вдруг он услышал, как кто-то обращается к нему:
— Господин гимназист, вам что угодно? Может, вам нужно перочинный ножичек, карандаши, рисовальную бумагу? У меня самые лучшие товары. Не проходите мимо.
Гайвазовский оглянулся. Старик, не то еврей, не то караим [8] приглашал его остановиться у своего убогого лотка.
Мальчик вспомнил, что на днях он потерял перочинный ножик. Он начал выбирать.
Торговец причмокивал губами и закатывал глаза, усердно расхваливая свой товар. Гайвазовский поспешил скорее расплатиться и уйти.
8
Караимы народность, проживавшая в Крыму. Среди караимов было много торговцев и ремесленников
Когда он почти выбрался из базарной толчеи, кто-то осторожно, робко тронул его за рукав.
Перед ним стоял худощавый, сгорбленный мальчик с бледным лицом. Трудно было определить, сколько ему лет. На узкие плечи была посажена несоразмерно большая голова с пытливыми, умными, но беспредельно печальными глазами.
— Господин гимназист, извините меня… — тихо и робко проговорил мальчик. — Ваше лицо показалось мне таким добрым, когда вы покупали ножик у моего отца, а то я бы никогда не посмел остановить вас…
Что-то дрогнуло в душе Гайвазовского. Никогда еще он не встречал таких забитых, несчастных мальчиков. Поводыри у бандуристов и то не были так жалки.
Гайвазовский взял его за руку.
— Пойдем отсюда, — приветливо сказал он, — здесь шумно и многолюдно.
Они спустились к Салгиру. Была ранняя весна, и маленькая река превратилась в бурный поток. Хорошо было сидеть на молодой траве и глядеть, как несется мутная весенняя вода. Гайвазовский узнал, что мальчик еврей, его зовут Менделе, что он учится в хедере, [9] но сам тайком научился читать по-русски и теперь мечтает о русских книгах.
9
Хедер — начальная еврейская религиозная школа