Повесть о монахе и безбожнике
Шрифт:
Брат Така нахмурился, упрямо выпятил подбородок.
"Они передерутся", - подумал Сергей - "Что делать-то?"
Монах глядел зверем. Шумон тоже, но его зверь выглядел явно слабее.
"Ладно, пока идут, не до этого будет, а там что-нибудь придумаю. Усыплю, в конце концов..."
Шумон шел молча, вскоре смолкло и бормотание монаха. То есть ругаться он не прекратил, но теперь в его злобном шипении слышалось не только имя безбожника, но названия кустов и деревьев.
Ночной лес сделал свое дело. Пройдя около полутора километров, Сергей понял, что так дальше
То есть казаться испуганным, дрожать и затравленно оглядываться по сторонам - это пожалуйста, а вот продираться сквозь матерый лес, попадать в ямы и влетать в муравейники битком набитые злющими муравьями - извините. И когда впереди замаячил просвет в тени деревьев, он направился туда, рассчитывая дождаться рассвета. Спутники, оглушенные прошедшим, ни о чем не спрашивая, отправились за ним. Найдя на поляне поваленное дерево, рыцарь опустился на него, и несколько минут сидел молча. Монах и Шумон подошли и встали рядом.
– Садитесь.
Они сели.
– Хлебните отсюда..
Он достал из одежды флягу и протянул монаху. Они приложились, сделав по большому глотку странного вина. Внимательно глядя на них, и словно дожидаясь чего-то, Коррул-у-нанна медленно сказал:
– Дождемся утра здесь. Теперь, я надеюсь, им до нас не добраться.
Он подобрал несколько сломанных веток, и не спеша начал разжигать костер. Шумон хотел расспросить рыцаря о многом, но тот завернулся в плащ и, казалось, уснул, оставив книжника наедине с монахом. Шумон приготовился к его ругани, но неожиданно услышал ровное сопение. Брат Така спал. Без еды и оружия, под открытым небом безбожник чувствовал себя неуютно, однако и он вскоре погрузились в сон.
Дурбанский лес.
Место ночлега.
Проснувшись, Шумон не поспешил раскрыть глаза. Во всем теле переливалась прозрачная легкость, словно предощущение готового вот-вот наступить рассвета. От вчерашней усталости не осталось и следа. Лежа он вслушивался в дыхание своих соседей, пытаясь определить, спят те или нет. Рыцарь дышал глубоко и спал спокойно, а монах всхрапывал и чмокал губами.
Не переставая вслушиваться, Шумон слегка приоткрыл глаза. Облака, набежавшие с вечера, рассеялись. Мульп и Лао ушли за горизонт и поляну освещали только редкие утренние звезды.
"Пора!
– подумал Шумон.
– Пора уходить".
Ни один из спутников не внушал ему доверия, ни рыцарь, так кстати освободивший их из рук разбойников ни, тем более брат Така. События последнего времени, туго скрученные судьбой, не дали монаху возможность потребовать ответа на законный вопрос - "А откуда, собственно, у Шумона взялся личный Дьявол?" Однако экс-библиотекарь понимал, что едва только жизнь перейдет с галопа на шаг вопрос этот ему будет непременно задан. А на вопрос нужно будет дать ответ, которым Шумон еще не располагал, и именно поэтому спрос с него будет суровым.
От монаха в конце концом можно было бы отбрехаться, заморочить голову, как он уже раз сделал, а вот брат Атари... Самое скверное то, что главный вопрос будет задан не монахом,
Он без неприязни посмотрел на монаха, во весь рост распростершегося на мокрой от росы траве. При всех своих недостатках, в том числе тупоумии и вспыльчивости, тот оказался неплохим товарищем. Конечно, без него будет тяжело, но что поделаешь?
Взгляд перебежал на благородного рыцаря.
А рыцарь? Откуда он взялся? Кстати, конечно, ничего не скажешь, но откуда? Посреди леса. Без лошади... Ни дорог рядом, ни поселений.... Человек, конечно хороший, но тоже ведь не без странностей. По внешности вроде насмерть перепуганный человек, а сердце стучит ровно. До дрожи напуган неведомым чудовищем и после всего этого разводит костер и спит, ни о чем не заботясь. И что самое непонятное знает такое выражение, как "северо-северо-восток". До странности образованный рыцарь. Другой бы и разговаривать не стал, или просто рукой махнул, а то и по зубам врезал бы без всяких разговоров, а этот все объяснил, все выложил, даже о чем не спрашивали.
Каждый из этих казусов в отдельности как-то еще объяснялся, но все вместе... И камень потерял... Нет. Это тоже странный спутник. От таких следовало держаться подальше.
Приняв решение, Шумон поднялся и на четвереньках двинулся к недалеким кустам, однако через мгновенье чья-то рука ухватила его за лодыжку.
– Куда?
Вопрос не требовал ответа. Брату Таке и без того стало ясно, что затеял Шумон.
– Я же тебя предупреждал, - продолжил он со сдержанным торжеством, - другого случая у тебя не будет.
Шумон, словно пойманный за ногу козленок, дернулся, пытаясь освободиться, но монах держал крепко. Тогда книжник обернулся и сказал, как ни в чем не бывало:
– Тихо. Благодетеля разбудишь. Поговорить надо.
Рыцарь что-то промычал во сне, промычал и вернулся в сон.
– Надо! Надо!
– довольным шепотом откликнулся монах, засучивая рукава.
– Это ты сущую правду говоришь! Ты, морда безбожная, за всю свою поганую жизнь большей правды не говорил!
Така отпустил его. Шумон понял, что монах уже пришел в себя. Желания убить в нем не стало меньше, но убить уже не безрассудно, а после размышления и расспросов, рассудочно... На четвереньках книжник обошел костер, соображая на ходу что же теперь делать. Монах не спускал с него настороженных глаз. Сев перед огнем, безбожник сунул туда несколько веток. Костер благодарно захрустел ими и кашлянул дымом.
– Что будешь делать?
– спросил Шумон.
– С тобой?
Брат Така ухмыльнулся, потер ладонь о ладонь и уж совсем собрался рассказать, что он сделает с ним, по возвращении в обитель, но Шумон не дав ему рта раскрыть, отрицательно качнул головой.
– Нет! Я слишком малая величина, чтоб заниматься мной. С поручением Старшего Брата Атари.
На лицо монаха выплыло выражение досады, смешанной с недоумением. То, что произошло вчера и позавчера заставило его забыть о поручении. Он сгреб лицо в горсть и задумался, глядя на безбожника. Тот, уловив его колебания, сказал: