Повесть о Настоящем Мужике
Шрифт:
"Ну, что, е*ать будешь?"
"Обязательно!", с такой же улыбкой ответил Евсей.
Он облил несколько раз женщину из ковшика, стараясь не попадать на перевязанную ногу. Потом стал на колени на нижнюю полку и притянул ее к себе. Поцеловал один сосок, потом другой и, вдруг в засос поцеловал комиссаршу в губы.
Самогон, тепло бани и пережитое сделали своё. Людмила до судорог внизу живота захотела мужика. После долгого воздержания, после всего случившегося организм требовал разрядки. Она сама пододвинулась к нему, схватила его окаменевший член и сама засунула его в своё истекающее
Евсей всякого с бабами повидал, но от такой женской открытости, извергнул семя почти сразу, с легким вздохом.
Людмилу пришлось окатить тройкой ковшиков холодной воды, чтобы он пришла в себя.
* * *
Людмила сидела на нижней банной полке и смотрела, как Евсей сжигает ее форму и документы в банной печурке.
"Будешь у Анютки жить, в сельсовете. Скажем, тетка ее приехала на лето, потому, как в городе голодно. Одежонкой попрошу Анютку с тобой поделиться. Черт, да она ж девка совсем, а ты ширше её будешь. Ну, может, у кого из баб выменяем что-нибудь из одежи. Сапоги и твои сойдут - всё село в военных кирзачах ходит. Пилотку твою у ручья не забыть забрать и спалить. Ничё, перекантуемся".
Людмила слушала этого мужика и не понимала, почему он берет такую участь в её жизни. Почему просто не отдаст немцам и не получит награду? Это было выше её понимания. Она привыкла: "Вот враг - вот свои. Свои не бросят в беде. Враг подл, жесток и всегда погубит. И вот этот вражина перевязал её, ублажил так, что тело до сих пор сладко ноет. И теперь спасает её жизнь. Почему?".
Евсей оделся сам, натянул на Людмилу её нательную рубаху, а потом, вдруг легко взяв руками под коленки и за плечи, сказал: "Ничё, тут близко, лишь бы лишний кто не заметил". После чего поднял Людмилу и понес в сельсовет.
"Принимай пополнение, Анюта" - произнес Евсей укладывая раненую на свой топчан.
Анютка только разинула рот, увидев полуголую бабу в одной исподней рубахе.
"Вот будете тут на-пару жить комсомолка и коммунистка! А я переселюсь в большую комнату".
Анютка еще шире разинула рот.
"Рот захлопни! Видишь - раненая она. А обмудировку ее коммисарскую с документами я спалил. Только паспорт оставил. Скажешь - тетка по матери приехала из города по тому как голодно там. Да, надо у Настьки из бани ее кирзачи забрать - сходи. И попроси у баб хоть какую ей одежку".
Фроська
Людмила жила у Анютки уже вторую неделю. Нога зажила, и она могла безболестно ходить и даже прыгать.
Евсей притащил им мешок картошки, но складывать его было некуда. Поэтому Евсей пригнал трех своих "гвардейцев" и заставил их вырвать несколько половиц в большой комнате сельсовета и вырыть там погреб. Туда положили мешок картошки и еще полмешка свеклы. Евсей заставил своих женщин высадить в палисаднике сельсовета вместо цветов морковь, лук, укроп и петрушку.
Теперь поутру они наперегонки бежали в этот доморощенный огород -
Евсей радовался: Анютка не держит на него зла, Людмила поправилась. Ей нашли пару застиранных кофтенок и одну юбку. И еще ей удалось сменять у Аглаи (жена бывшего председателя колхоза) свои наручные часики на симпатичное платье. В общем, она нормально приоделась.
Так, что жизнь налаживалась. Евсей поставил третий топчан в большой комнате сельсовета, но ни разу не прилег на него один. Потому, что, то Анютка, то Людмила желали разделить его одиночество. Как они там решали, когда кто к нему идет, он не знал, да и не хотел. Ему было достаточно того, что каждый вечер он ласкал одну из этих женщин и отдавал ей своё семя.
Но Евсей не был бы самим собой, если не искал бы новых встреч и новых утех.
В очередной раз, обходя караулом село, он услышал сначала забористую брань, произносимую женским голосом, а, потом всхлипы и стоны.
* * *
Фроська росла девчушкой маленькой и щуплой. Но, когда подошел возраст входить в пору женской зрелости, бедра её раздались, сиськи выперли вперед, а вот росточек и конопушки на лице так и остались прежними. Поэтому удивительно было, что успела она выйти замуж и даже пожить неделю с мужем до того, как забрали его в армию.
В общем, девственности, при наличии мужа, она лишилась, но вот, как была девчонкой, так и осталась. К тому же не давалась ей никогда никакая мужская работа. Вот если надо было сшить чего или вышить, сплести, связать. Тут её талантам не было конца. Но если надо было нарубить дров или распилить бревно, то без травмы тут не обходилось.
Вот и сейчас попытавшись расколоть колоду, Фроська получила удар куском расколовшейся колоды в одну голень и огромнейшую занозу в другую.
Евсей зашел на звуки этих стенаний и увидел уморительную картину: Фроська сидела на колоде для рубки дров, и одной рукой гладила наливающийся синяк на одной голени и одновременно пыталась вытащить огромную занозу из другой, при этом скороговоркой материлась.
Евсей выдернул щепку из ноги Фроськи и сказал, как приказал: "Принеси самогону - промыть надо, а то загниет".
Фроська бросилась выполнять приказ.
Евсей, тем временем, снял кашкет, френч и нательную рубаху. Положил их на лавку. Ухватил оброненный Фроськой колун. И начал колотьё: удар топора в дровиняку, что лежит на земле, она, как сама подпрыгивает и летит на колоду для рубки. Удар, и дровиняка разлетается на ровные красивые полешки.
Фроська залюбовалась работой Евсея, забыв даже, что в руках у нее бутыль самогона, а в ноге саднящая рана от занозы.
Евсей наколол ей дров дня на два - на три. И решил на этом пока остановиться.
Подошел к Фроське и сказал: "Ну, пойдем лечиться!".
Зашли в дом.
"Найдешь лоскут чистой тряпицы?", спросил Евсей.
Фроська послушно принесла застиранный кусок рядна.
"Так давай - садись на кровать, чтоб мне сподручней было!", заявил Евсей.
Фроська провела его в спаленку и уселась на кровать, вытянув на ней ноги.
Евсей присел рядом. Потом поднялся, принес кружку и плеснул в нее грамм сто самогона.