Повесть о партизане Громове
Шрифт:
Трунилин привёл посетителей в конторку литейной мастерской, пригласил сесть.
— Ну-с, я вас слушаю.
— Дело вот в чём, господин Трунилин, — сказал Игнат Владимирович. — Нам, партизанам, надо десять тысяч рублей… взаимообразно.
Трунилин побледнел, губы у него задрожали, глаза полезли на лоб. Громов его успокоил.
— Вы не беспокойтесь. Выдадим расписку.
— Партизаны… деньги… расписка, — бормотал купец. — Не понимаю…
— Можете кричать, можете нас выдать, но учтите: организация у нас большая и сильная. Домочадцев ваших и вас,
— Что вы, что вы, — затрясся всем телом Трунилин. — К-куда прикажете принести?
— Завтра в полдень, в кузницу. Управляющий, — обратился Громов к Пете Нечаеву, — выдайте расписку господину Трунилину.
— А как же деньги? Вдруг не принесёт? — спросил Нечаев, входя в роль управляющего.
— Ничего. Купеческое слово — кремень.
Нечаев выдал расписку, и гости распрощались с купцом. Громов предупредил:
— Да смотри, чтоб без обмана. И ещё… Если кузнеца выдашь — несдобровать. Денег ему ассигнуй, сколько попросит.
— Что вы, что вы, господа партизаны, не выдам, — заверил Трунилин.
К полудню деньги были доставлены в условленное место. Поразмыслив, Трунилин, видимо, решил с партизанами не ссориться — неизвестно, кто верх возьмёт.
Городецкий ещё не раз получал от него деньги на партизанские нужды. На них он выпускал листовки, которые распространял среди казачества.
В Златополе Игнат Владимирович также хотел создать подпольную группу, но оттуда пришлось поспешно уехать из-за непредвиденного обстоятельства…
В село добрались поздно вечером. Сильный ветер гнал по улице колючий снег, наметал сугробы, в которых и так уже утопали маленькие деревянные домишки.
Петя Нечаев остановил лошадь у чьей-то ограды, спросил:
— Где ночевать будем, Игнат Владимирович?
— Где-то надо, — ответил Громов и, выскочив из кошевы, осмотрелся.
На улице — ни души, в домах не светится ни одного огонька. Но вот совсем рядом заскрипел снег, и появилась женщина, закутанная в шаль, с ведром воды в руке.
— Хозяюшка, — остановил её Громов, — переночевать не пустишь?
Она потопталась на месте в нерешительности и ответила на неправильном украинском языке:
— Та, ей-богу, не знаю. Чиловика дома не мае.
Игнат Владимирович ей в тон:
— Вот и гарно. Веселее будет.
Она махнула рукой.
— Та заизжайте вон у ту хату.
Женщина пошла вперёд, открыла ворота и дождалась, когда кошёвка въехала во двор. Петя быстро отпряг лошадь, поставил её в сарай и, подбросив сена, вошёл в избу вслед за Громовым.
Изба небольшая, из двух комнат, но чистенькая и опрятная. На стене висят два портрета каких-то бородатых мужчин в генеральских мундирах, божница полна икон, на полочках — салфетки, расшитые по-украински красными петухами.
Хозяйка вскипятила самовар, пригласила:
— Це, кажу, садитесь. Змерзли.
Громов с Нечаевым уселись за стол и с наслаждением, после нескольких часов, проведённых
— А це, кажу, — сказала она на коней, — если я вас спытаю, обижаться не будете?
— Нет, зачем же обижаться, — ответил Игнат Владимирович.
— Кажуть, царя убили. То верно?
— Убили. В Екатеринбурге [10] .
— Ох ты, господи! — воскликнула хозяйка. — Как же мы без царя жить будемо. Кто же мужиками править станет? Не-ет, без царя не можно…
— Управятся и без него, — улыбнулся Громов, а хозяйке показалась, что эта улыбка страдальческая.
10
Екатеринбург — ныне Свердловск.
— Управлялись. А теперь не справились — новую класть поставили.
Громов пытался объяснить, почему это так случилось, но хозяйка его не слушала, печально посматривала на него большими, ясными глазами.
Игнат Владимирович чувствовал, что ей хочется ещё что-то спросить, но она никак не может насмелиться. Наконец она переборола робость и сказала:
— А це, кажу, ще раз спытаю, обижаться не будете?
— Спытай.
— А не вы царь будете?
Игнат Владимирович поперхнулся чаем и рассердился:
— Да говорю же тебе, что его расстреляли.
— Нет, вы надо мной насмехаетесь. Не можно его расстрелять, — упрямо твердила хозяйка. — Мабуть, вы царь.
Громов про себя подумал: «Надо уезжать, а то разболтает по селу, что у ней царь живёт, как бы неприятности не нажить», — и сказал Пете:
— Запрягай, поедем.
Нечаев сходил во двор, запряг лошадь и доложил:
— Готово, Евдоким Семеныч.
Громов стал одеваться, а хозяйка уговаривала:
— Кажу, обиделись на меня. Не ездите, змерзните. Буря-то какая…
— Нет, нельзя, — заметил Игнат Владимирович. — Спасибо за чай.
Они быстро распрощались с хозяйкой и уехали.
Зима была на исходе — стоял февраль 1919 года. Однако ещё неистовствовали метели, и морозы не сдавали. Побывав во многих деревнях, а также в Семипалатинске, Славгороде и Рубцовке, Громов с Нечаевым приехали в село Обиенное (Селиверстово), где, как им сообщили, действует не то партизанский отряд, не то большая подпольная группа. В Семипалатинске и Славгороде они связались с подпольными организациями, а в Рубцовке установить связь не удалось. Явочная квартира провалилась, а её хозяин «Николай Беспалов» арестован колчаковцами и расстрелян.