Повесть о полках Богунском и Таращанском
Шрифт:
— Хомиченко, — крикнул батько, — батарея при телефоне?
— Так точно, папаша, позиция телефонирована.
— Гляди, не промахнись, а то я не промажу, — поднял он плеть над головою и ударил себя по бурке, сбивая снег. — Лавой — в обхват! Батарея — на позиции! Эскадрон — за мной, полный аллюр!
Полуэскадрон развернулся и с гиком понесся в чистое поле. Хомиченко взял левее и круче — под прямым углом к дороге. Вслед за Боженко и его спутниками мчалось двадцать всадников, да справа еще подскакала вернувшаяся
— Так что маневровый, папаша, порожняк. Говорят, будто дальше ходу нет: путь разобран.
— Молодцы! — сказал батько, оборачиваясь к Денису. — А ты говоришь — за маузер спасибо. А я говорю— вообще спасибо!
Подскакали к шлагбауму у вокзала. Батько крикнул:
— Сигналь!
Сигнальщик выпалил ракету. Вслед за разрывом у здания вокзала послышалось несколько выстрелов. Там суетились немцы и гайдамаки, спеша укрыться куда попало. Вокзал был оцеплен кавалерией. Боженко со спутниками ехал прямо по путям. Подъехав поближе, батько грузно слез с лошади и, разминаясь, огляделся. К нему подошел Нещадный — полуэскадронный.
— Караулы поставил? — спросил его батько.
— Все в точности, товарищ комполка.
Батько махнул рукой.
— Делегации прибыли? — обратился он к каким-то серым шинелям, среди которых Денис заметил знакомый малиновый бешмет.
— Делегация ожидает представителя войска украинских большевиков, — протиснулся вперед малиновый бешмет.
— Я и есть представитель украинских большевистских войск, — сказал Боженко, раскурив трубку и концом ее указывая на свою грудь. — Помещение свободно? — спросил он Нещадного.
— Так точно, можно заходить, товарищ комдив, — нарочно преувеличивал батькин чин полуэскадронный.
— Прошу вас, как гостей, — пригласил батько смертельно напуганных только что произведенным внезапным налетом делегатов.
Все стоящие на платформе оккупанты и гайдамаки двинулись в зал первого класса.
— Мы не ожидали такой встречи, — заявил человек в малиновом бешмете — Пашкевич. — Если вы разрешите говорить…
— Разрешение даю, для того и вызвал представителей. Какой встречи вы не ожидали?
— Видимо, мы отрезаны здесь от города и город атакован вашими войсками вопреки данному вами слову не открывать боя до переговоров.
— То не бой! Вы, верно, никогда не видали боя. Не знаю, как вас звать-величать, «добродий» там или «злодий»?
— Я полковник Пашкевич, начальник местного гарнизона и представитель войск украинской народной директории и местного населения.
— И местного? — поднял брови батько. — Выходит, что вы городской голова или побитовый староста?
— В моем лице представлен город и уезд. Я за всех отвечаю.
— Ну, так кто же будет теперь представитель города, а кто — огорода? Я что-то не доберу? — И батько поглядел на Дениса, выступившего вперед.
— Зрада![17] —
— Хоть убей, не понимаю. Разъясни ты, товарищ Кочубей, — обратился батько к Денису.
— Врет этот плюгаш, — заявил Денис, с презрением глядя на Пашкевича. — С ним нечего разговаривать. Есть здесь представитель города? — обратился он к толпе делегатов. — Где Полторацкий? Почему не явился голова?
— В городе военное положение, и вся власть принадлежит начальнику гарнизона, — как бы ни к кому не обращаясь, заявил побледневший до серости Пашкевич, пытаясь поправить сбочившуюся амуницию и, видимо, боясь сделать лишнее движение и дотронуться до оружия. Руки его нервно бегали по серебряному поясу черкески. На этих бегающих, как мыши, руках лежал тяжелый взгляд помкомполка Кабулы, и этот взгляд больше всего нервировал Пашкевича.
— Значит, война, добродий? — спросил батько. — Других нет здесь представителей города?.. Объявляю, — повысил он голос, — если город не сдастся без боя, то мною будет дан бой. И за понесенные жертвы будете отвечать вы.
— В городе есть еще иностранное командование, — выдвинулся вдруг вперед немецкий переводчик. — И здесь есть его представители.
— Очень интересно, — отозвался Боженко. — Что ж эти иностранцы делают тут, в украинском городе? Ведь родина немцев там, за Одером. Га?
— Мы не нуждаемся в подобных разъяснениях, — отвечал переводчик, выслушав длинновязого своего шефа в пенсне, вздернутом на носу, поигрывающего хлыстом.
— А в чем вы нуждаетесь? Спросите эту цаплю, — приказал добродушно батько, показывая на немецкого полковника своею толстой плетью.
Пенсне дрогнуло и спрыгнуло с носа полковника. Непонятное слово «цапля», отнесенное к нему, никак не могло быть переведено переводчиком, видимо не желавшим усугублять конфликт; полковник понял сам.
— Мы нуждаемся в эшелонах, — отвечал за него переводчик.
— Эшелоны вам будут, — ответил батько.
— Путь на Гомель разобран и небезопасен.
— Ах ты, хреновое дело! — заявил Боженко. — Может, мне вам и штаны подтягивать? — крикнул он.
Переводчик дрогнул и перевел эти слова полковнику, ставшему вдруг куда менее надменным и переставшему играть хлыстом, спрятав его за спину.
— Есть еще одно обстоятельство, — заявил переводчик. — Мы не можем уехать без пулеметов, присвоенных отрядом Кочубея. Если нам их вернут…
— Что скажешь, Кочубей? — обернулся Боженко к Денису.
— Пулеметы «присвоены» нами в бою, — можете и вы их присвоить с боем обратно. А моему раненому командиру вы ногу присвоили, собачьи доктора? Разрывными пулями стреляете, святые свиньи! Это есть ваш нейтралитет?
Полковник передернулся.
— Наш хирург был у вашего раненого. Он сделал все, что мог.