Повесть о Симеоне суздальском князе
Шрифт:
— А Замятня забыл, что на площадях не говорят того, что думают, — сказал кто-то. Замятня оборотился и увидел человека с длинною бородою, в худом нищенском кафтане.
"Эх, товарищ! Плох стал народ!" — отвечал Замятня вполголоса.
— Когда же он был лучше?
"Нет ни совести, ни правды!"
— Правды искать у торгаша Истомы! Кто ищет клада на кладбище, приятель?
"А Некомат, человек, которому благодетельствовал князь наш, послушал бы ты, что говорил он о нем и о роде его!"
— Что говорить ему! Язык его, как добрый жернов, вертится, куда повернут его на вороту, а ворот его серебро да золото!
Они пошли к церкви и тихо разговаривали дорогою.
"Наболтали мне они и Бог знает чего, — сказал Замятня, — а одно залегло у меня в сердце… Послушай: откроешь ли ты мне всю свою душу?"
— Для тебя ничего нет скрытого — спрашивай!
"Правду ль говорил мне Истома, будто Симеон изменил вере отцов своих и отступился от христианского закона? Уверен в нем, но человек в невзгоде так хил, так плох… С чего бы взять ему, окаянному!"
— Нет! он клевещет — он лжет! Симеон не изменил ни слову своему, ни вере своей! Храбр, как меч, тверд, как адамант-камень.
"Но горяч, как раскаленное железо, а мир, с своей славой и почестями, так светится, как звезда полуночная, стол княжеский так слепит глаза…"
— Нет! говорю тебе! Горяч, но добро дороже ему золота и имя честное лучше стола княжеского — он не изменит кресту и вечному блаженству на временные блага!
"Слава Богу! Ты успокоил меня. Царство темное! ты не поработило доныне ни одной души княжеской!"
— Но послушай, Замятня: ты сам не стоишь доброго слова. Дурак в тебе все высмотрит, как в стеклянной чарке, и болтун собьет тебя с толку! Будь осторожнее, будь умнее! Эй! береги слова!
"Бог видит душу мою, как я стою за правое дело, да язык мой злодей мой… А уж Истоме окаянному напишу я на иссохшей его роже правду…"
— Тише, тише… отойди от меня.
Князь Борис ехал мимо них. Все сняли шапки. Говор в народе уподоблялся жужжанью пчел. "Какой он дородный! — говорил народ, — то-то настоящий князь, то-то добрый князь Нижнего!"
— Помнишь ли ты, — шепнул опять нищий Замятне, — помнишь ли, когда Димитрий Иоаннович так же ехал здесь с князем Симеоном? Не тот ли самый народ смотрел на Димитрия, как на орла быстропарного, а на Симеона, как на сокола золотокрылого, и не мог нарадоваться красоте двух братьев? А теперь что Симеон!
"Что Симеон? Посмотри, как красуется князь Борис на своем вороном коне, а вглядись-ко лучше, ведь коня-то этого подарил тогда князь Димитрий Симеону!"
— А кожух на боярине Румянце подарен был ему за верную службу его Симеоном!
"Это что за толстяк едет подле князя?" — спросил, смеясь, Замятня.
— Неужели не знаешь? Белевут, боярин московский. Он давно приехал сюда с уверением в дружбе от князя Московского. Вот и другой московский боярин, Александр Поле. Он живет здесь уже месяца три.
"А зачем?"
— Как зачем? Уверяет в дружбе.
"Разве князь Борис сомневается?"
— Бог весть! Видно, что у кого болит, тот о том и говорит. Да что там за толпа такая народа остановила коня княжеского? Смотри — падают на колени! Пойдем ближе.
Замятня и нищий протеснились сквозь народ и стали подле свиты князя. Князь Борис остановил коня. Первый боярин его, Румянец, подскакал к небольшой толпе народа, стоявшей на коленях, и поспешно спросил: "Что им надобно?"
— Мы не к тебе, боярин Румянец, а к князю Борису Константиновичу, — отвечал седой старик.
"Все равно — говорите мне!" — поспешно вскричал Румянец.
— Между князем и его народом, когда мы стоим пред лицом его, не надобно посредника, как между Богом и человеком нет посредника в молитве!
Румянец покраснел от гнева и грозно закричал им: "Прочь с дороги!"
Князь Борис, безмолвно смотревший на действия Румянца, тихо промолвил ему: "Что тут за люди, боярин?"
— Князь великий! — отвечал Румянец, преклонив голову в знак покорности, — это бродяги вятчане… Они пришли сюда сбирать милостыню и рассказывать сказки.
"Нет, князь Нижегородский, — отвечали несколько голосов, — мы не нищие и не милостыни просим, но княжеской милости!"
— Помилуй, государь! — воскликнул старший из вятчан, — будь нашим спасителем — смилуйся над нами!
"Но зачем же вы здесь встречаете меня? Зачем не пришли в мой дворец?"
— Высоко крыльцо твоего княжеского дворца, и бояре твои стоят настороже. Боярин Румянец уже третий день гонит нас от твоего двора.
"Боярин! что такое они говорят?" — небрежно спросил князь у Румянца.
— Все последние дни ты был занят важными делами, и то ли время — слушать их жалобы! Они то и дело рагозятся!
"Всегда время князю пособить своим подданным и везде место спасти! — сказал старший вятчанин. — Государь князь великий! помилуй!"
— Ну, да теперь уж не время и здесь не место суда — после, — сказал князь и хотел ехать. — Допустите их ко мне, — примолвил князь, обращаясь к вельможам, за ним ехавшим.
"Нет, князь, мы не сойдем с места. Спаси и помилуй! Жены, дети наши гибнут — защити и спаси нас!"
Князь помолчал с минуту. Глубокое молчание было вокруг него.
— Говорите: чего хотите вы от меня? — сказал он, нахмурив брови.
Все вятчане поднялись на ноги. Старший из них подступил ближе и начал говорить: