Повесть о солдатском бушлате
Шрифт:
Правда, сейчас перед ним не было ни камня, ни дерева — только заснеженное пространство, и Макаров отсчитывал про себя шаги: десять… ещё десять… ещё десять… А там, глядишь, в один прекрасный момент поднимешь голову — и пожалуйста: перед тобой уже антенны радиолокационной станции…
Настраивая себя таким образом, Макаров и не подозревал, что главная беда поджидает их впереди.
Неожиданно споткнулся и упал Борька Терёхин. Он сразу же вскочил, но тут же вслед за ним упал Генка Смелковский. Теперь и Макаров почувствовал, как его правая лыжа зацепилась за что-то. Он с силой выдернул её, но опять словно кто-то схватил его за лыжи.
Так вот в чём дело!
Стланик-кедрач преграждал им путь.
Ветер слизал верхний слой снега, и теперь обнажились, торчали повсюду извилистые, стелющиеся по земле ветки, казалось, кто-то нарочно расставил под снегом хитроумные проволочные петли-капканы.
Макаров попробовал взять влево, подняться немного вверх по пологому склону, но и там каждый метр давался с трудом. Он попытался уйти вправо, и опять стланик не пускал его.
Макаров остановился.
«Только без паники», — сказал он себе. Надо было спокойно подумать, что делать дальше.
— Привал! — скомандовал он.
Ребята сбились в кучу, радовались передышке. Их лица осунулись от усталости. И Макаров, глядя на них, подумал: «Ох и достанется мне от родителей!» Но подумал он об этом лишь мельком, как бы краем сознания, мысли были заняты другим: надо было искать выход. Если бы ребята не были уже обессилены, измотаны, они бы наверняка сумели продраться сквозь стланик. Но сейчас это им уже не по силам.
— Ну, братва, — громко и даже весело сказал Макаров. — Что будем делать? Какие есть предложения?
Главное, чтобы ребятами не завладело ощущение безвыходности, безнадёжности.
Макаров привычно хлопнул себя по карману, где должны были находиться портсигар и спички, — карман был пуст. Макаров чертыхнулся: опять он забыл, что бросил курить. Уже почти полгода прошло, а всё не может привыкнуть. Он поймал на себе взгляд Борьки Терёхина и усмехнулся замёрзшими губами. Это из-за него, из-за Борьки, пришлось Макарову распроститься с папиросами…
В тот день Макаров рассказывал ребятам про большие войсковые учения, в которых он принимал участие. Рассказывал, как спали по-походному, на еловом лапнике, в наскоро построенных снежных чумах, как рыли ходы сообщения, как маскировали боевую технику…
Неожиданно Макаров ощутил, что ребята не слушают его. Только что они смотрели на него во все глаза, ловили каждое его слово — и вдруг словно бы отключились: что-то другое занимало их. Он не сразу понял что.
Макаров сидел в центре класса за партой, по-прежнему плотно окружённый ребятами, но ребята теперь кто украдкой, а кто и совсем не таясь поглядывали в сторону крайнего окна.
Макаров приподнялся и увидел, что окно было раскрыто. Одна его створка слегка ходила туда и обратно, словно кто-то только что держался за неё и внезапно отпустил руку. Возле окна сейчас никого не было, но по глазам мальчишек Макаров сразу определил, что именно там совершалось нечто крайне заинтересовавшее их.
Он быстро подошёл к окну, перегнулся через подоконник и увидел Борьку Терёхина. Терёхин спускался вниз по водосточной трубе.
«Вернись!» — чуть было не крикнул Макаров. Но какое там «вернись»! Труба гулко громыхала, скрежетала и, казалось, вот-вот была готова развалиться на части.
— Погодите, ребята, я сейчас! — крикнул Макаров. Он выскочил из класса и бросился вниз по лестнице.
Он бежал, прыгая через две ступеньки, гремя сапогами.
Он ещё надеялся успеть, надеялся в крайнем случае, если Борька сорвётся, попытаться поймать его, смягчить удар.
Но когда он прибежал вниз, Борька Терёхин уже стоял на земле и как ни в чём не бывало стряхивал с брюк ржавчину. Маленькие пацанята, столпившись вокруг, глазели на него восхищённо.
С минуту Макаров молча смотрел на Терёхина.
— Я вижу, ты, Терёхин, храбрый человек, — наконец сказал он. И сам почувствовал, как фальшиво прозвучали эти слова. Ему хотелось сказать сейчас совсем другое. Ему хотелось попросту дать Борьке здоровенную затрещину.
Ясное дело: на уроке Терёхин никогда бы не осмелился выкинуть подобную штуку. А тут можно, Макаров не учитель, Макаров не накажет, не станет жаловаться, не потащит к директору. Всё это Борька, конечно, учитывал.
А честное слово, стоило бы сейчас взять Борьку за шкирку и доставить в кабинет директора — пусть бы почувствовал. Только для самого Макарова это означало бы признать своё поражение, своё бессилие. Может быть, Борька как раз этого и добивался?
— Ну скажи: с чего взбрело тебе показывать свою смелость? — сказал Макаров.
Терёхин слегка пожал плечами и не удостоил его ответом.
Ребята уже сбежали вниз, уже окружили их, и Борька явно рисовался. Теперь, что ни говори, он всё равно будет героем. Не каждый решится слезть по трубе с четвёртого этажа.
Макаров почувствовал, как обида и злость закипают в нём. И нарочно ведь момент выбрал — показать хотел, что все эти рассказы макаровские про учения для него ноль без палочки. Или назло Макарову специально устроил этот спектакль?
Макаров торопливо вытащил портсигар и закурил.
— Думаешь, это великая смелость — сползти по трубе? — сказал он. — Очень много мужества требуется для этого? Как бы не так!
— Ты думаешь, Терёхин, ты свою храбрость показываешь? — вмешалась Люда Лепёшкина. Неужели и она поняла, что Макаров не в силах переломить молчаливое Борькино упрямство, и решила прийти на выручку? Только этого не хватало! — Ты не храбрость — ты только дурость свою показываешь!
— Зато ты больно умная, — лениво сказал Терёхин.