Повесть о Сонечке
Шрифт:
– Марина Ивановна мне не написала ни одной строки. Правда, Марина Ивановна?
– Правда, Володечка.
– Марина! Значит, вы его - не любите?
Я, полушутя: - - Так люблю, что и сказать не могу. Даже в стихах - не могу.
– Меньше или больше, чем Юру?
(Володя: - Софья Евгеньевна!! Она: - Забудьте, что вы в комнате: мне это нужно знать сейчас.)
Я: - Володя мой друг на всю жизнь, а Ю. А. ни часу не был мне другом. Володю я с первой минуты назвала Володей, а Ю. А.
– ни разу Юрой, разве
Сонечка, сосредоточенно, даже страдальчески:
– Но - больше или меньше? Больше или меньше?
– Володю - несравненно.
– Точка.
– А теперь, Марина Ивановна, я решительно пойду.
========
И - пошло. Так же как раньше они никогда у меня не встречались, так теперь стали встречаться - всегда, может быть оттого, что раньше Володя бывал реже, а теперь стал приходить через вечер, а под конец каждый вечер - ибо дело явно шло к концу, еще не названному, но знаемому.
Отъезды начались - с Ирины.
– Дайте мне, барыня, Ирину с собой в деревню - вишь она какая чахлая. Да разве раздобреешь с советского молочка? (Так в 1919 г. в Москве сами дети прозвали - воду.) А у нас молоко деревенское, и при царе - белое, и без царя - белое, и картошка живая, не мороженая, и хлеб без известки. И вернется к вам Ирина - во-о какая!
Кухня. Солнце во все два окна. Худая, как жердь, владимирская Надя с принаряженной Ириной на руках. Перед ними - Сонечка, прибежавшая проститься.
– Ну, Ирина, расти большая, красивая, счастливая! Ирина с лукавой улыбкой: - Галли-да`! Галли-да`!
– Чтобы щечки твои стали розовые, чтобы глазки твои - никогда не плакали, чтобы ручки что взяли - не отпускали, чтобы ножки - бегали... никогда не падали...
Ирина, еще никогда не видавшая слез, во всяком случае - таких, бесцеремонно ловит их у Сонечки на глазах.
– Мок-рый... мок-рый... Газ-ки мок-рый...
– Да, мокрые, потому что это - слезы... Слезы. Но не повторяй, пожалуйста, этого тебе знать не надо.
– Барышня Софья Евгеньевна, нам на вокзал пора, ведь мы с Ириной - пешие, за час не дойдем.
– Сейчас, няня, сейчас. Что бы ей еще такого сказать, чтобы она поняла? Да, няня, пусть она непременно молится Богу, каждое утро и каждый вечер, - просто так: - Спаси, Господи, и помилуй папу, маму, Алю, няню...
Ирина: - Галли-да`! Галли-да`!
– И Галлиду, потому что она ведь меня никогда Соней не звала, а я не хочу, чтобы она меня забыла, я ведь в жизни так не любила ребенка, как тебя. И Галлиду` (Бог уже будет знать!) Няня, не забудете?
– Что вы, Софья Евгеньевна, да Ирина сама напомнит, еще все уши мне Галлидо`й прожужжит...
Ирина, что-то понимая, с невероятным темпераментом: - Галлида`, Галлида`, Галлида`, Галлида`, Галлида`... (и уже явно дразнясь:) Даллига`, Даллига`, Даллига`...
– Бог с тобой, Ирина! до Бабы-Яги договоришься!
– А говорите -
– Ну, прощай, моя девочка! Ручку... Другую ручку... Ножку... Другую ножку... Глазок... Другой глазок... Лобик - и всJ, потому что в губы целовать нельзя, и вы, няня, не давайте, скажите - барыня не велела - и всJ.
Ну, прощай моя девочка! (Трижды крестит.) Я за тебя тоже буду молиться. Поправляйся, возвращайся здоровая, красивая, румяная! Няня, берегите!
========
Тут же скажу, что Ирина свою Галлиду`, Галлида` свою Ирину больше никогда не увидела. Это было их последнее свидание, 7-го июня 1919 года.
Но около пяти месяцев спустя Ирина, оставленная Сонечкой двух лет трех месяцев, свою Галлиду` еще помнила, как видно из Алиной записи - в ноябре 1919 года.
?У нас есть одна знакомая, которой нет в Москве. Ее зовут Софьей Евгеньевной Голлидэй. Мы в глаза ее называем Сонечка, а за глаза Сонечка Голлидэй. Ирина ее взлюбила. Сонечка уезжала еще и раньше, а Ирина все помнила ее, и теперь еще говорит и поет: Галлида`! Галлида`!?
========
– Володечка, вы никогда не были в Марининой кухне?
– Нет, Софья Евгеньевна. Впрочем, раз, на Пасху.
– Господи, какой вы бедный! И никогда не видели Ирины?
– Не видел, Софья Евгеньевна. Впрочем, раз, тогда же - но она спала.
– Господи, как можно дружить с женщиной и не знать, сколько у ее ребенка зубов? Вы ведь не знаете, сколько у Ирины зубов?
– Не знаю, Софья Евгеньевна.
– Значит, это одна умственность, вы дружите с одной головой Марины. Господи, у кого это была одна голова?!
– У нас с вами, Софья Евгеньевна.
– Дурак! Я говорю: одна голова, без ничего... Ах, это у Руслана и Людмилы!
– Как мне бы от такой дружбы было холодно! Ледяной Дом какой-то... О, насколько я счастливее, Володя! У меня и нижняя Марина, хрустальная, фонарная, под синим светом как под водою, потому что ведь это - морское дно, а все гости - чудовища!
– и верхняя Марина, над плитой, над пшеном, с топором! с пропиленным коричневым подолом, который - вот - целую!
– уважаемая, обожаемая! И ведь только эти две - Марина, эти все - Марина, потому что я вас, Марина, не вижу - только в замке, только на башне...
– В свободное от башни время я пасла бы баранов...
Володя:
– И слушали бы - голоса.
========
По Сонечкиному началу с Володей я отдаленно стала понимать, почему мужчины ее не любят. Всякое недопонимание, всякое противоречие, даже всякое хотя бы самое скромное собственное мнение неизменно вызывало у нее: дурак! Точно этот дурак у нее уже был заряжен и только ждал сигнала, которым служило - все. С ней нужно было терпение, незамечание - Володины терпение и незамечание.