Повесть о суровом друге
Шрифт:
Я долго бродил вокруг Васькиной хибарки, боясь заглянуть туда. Лишь под вечер, когда солнце спустилось за террикон заводской шахты и наша кривая улица стала безлюдной, я незаметно подкрался к раскрытому окошку.
Тетя Матрена неподвижно стояла у постели сына, потом откинула с его лба белесую прядь волос, подошла к окну и долго смотрела на пылающую зарю. Меня поразили ее устремленные вдаль, ничего не видящие глаза.
– Вечерняя заря Маремьяна, утренняя Марея, - внезапно прошептала тетя Матрена, и я испугался ее хриплого жаркого шепота.
– Зоря, Зорница, красна девица. Посватамся,
Последнее слово она повторила трижды, зачем-то плюнула три раза в сторону, дунула на Ваську и перекрестила его. Потом она долго молилась. С темной, засиженной мухами иконы задумчиво смотрел на нее Николай-чудотворец.
На другой день мой отец привез к Васе доктора.
– Ну, как поживаешь, герой?
– спросил он, присаживаясь на кровать.
– Хорошо живу, - ответил больной.
– Куда уж лучше...
– Доктор оглядел убогую землянку и отвернулся, наверно, не хотел расстраиваться.
– Ну-с, давай будем лечиться. Тебя как зовут?
– Василий он, - сказала тетя Матрена.
– Вася Руднев.
Доктор приставил деревянную трубку к Васькиной груди и стал слушать. Под конец он сказал:
– Так... Ну вот что, Василий Руднев. Надо тебе мясо есть. Иначе, брат, не поправишься.
Доктор помыл руки, вытер их о чистое полотенце. Тетя Матрена молча плакала.
Расстроенный, я вышел из землянки.
Мясо! Где его добыть? Мой сосед, рыжий Илюха, говорил, что завтра в городе будет большой праздник: царь именинник, и по этому случаю в лавках будут раздавать бесплатно пряники, а кому нужно - мясо.
Ночью я то и дело вскакивал - боялся проспать. Едва забрезжил рассвет, я помчался в город. Лавки оказались закрытыми. Илюха, как всегда, обманул меня.
Оставалось одно: идти на поклон к Сеньке-колбаснику. Отец его, богач Цыбуля, имел в городе много лавок. Они торговали сахаром, колбасой, керосином, кружевами и даже квасом. Во всю стену их дома висела картина, которой я любовался. Там был нарисован косоглазый Илья Муромец в кольчуге, в железной шапке и с бородой, похожей на лопату. В руке богатырь держал деревянную кружку с надписью: «Квас Цыбули». Под картиной помещался стишок:
Квас Цыбули очень вкусный,
В ширину меня раздал,
Силу буйну, богатырску
Он мне очень скоро дал.
К дому Цыбули мы боялись подходить: у них был глухонемой сторож и во дворе по проволоке с кольцом бегали злые псы.
Покричав под окнами: «Сенька, Сенька!» - на что отозвались одни собаки, я пошел в лавку. Когда я робко открыл дверь, под потолком зазвенел колокольчик. Я вздрогнул и оглянулся по сторонам. В лавке никого не было. На конторке стояла керосиновая лампа с зеленым абажуром, лежали счеты. Вдоль стен висели блестевшие от жира толстые, перехваченные шпагатом ароматные колбасы. Как аппетитно пахло от них! Кажется, весь день стоял бы и нюхал.
Вдруг за прилавком появился похожий на жирную колбасу отец Сеньки торговец Цыбуля. Глаза у него были выпуклые, как у быка.
– Чего надо?
– Сеньку.
– Марш отсюда, босяк! Я тебе покажу Сеньку! Воровать ходишь!
– И торговец схватил с прилавка длинный ножик. Я толкнул боком дверь лавки и выскочил на улицу.
На крыльцо не спеша вышел Сенька, толстогубый, с выпученными, как у отца, сонными глазами. На нем была шелковая рубаха огненного цвета, подпоясанная серебряным пояском. Из-под черных бархатных штанов выглядывали босые грязные ноги.
– Сень, дай колбасы в долг, - несмело попросил я.
Сенька достал из кармана горсть леденцов и высыпал их себе в рот. Он долго не мог ничего выговорить - хрустел леденцами, потом выплюнул остаток и сказал:
– Могу дать, только не за гроши.
– А за что?
– Буду кататься на тебе верхом.
Кровь ударила мне в лицо.
– Я тебе кокса принесу, - сказал я.
Колбасник глядел на меня скучными глазами.
– Не хочу кокса.
– Рогатку свою отдам!
– Не хочу рогатки. Буду кататься. Отсюда до того столба, три раза.
Как я ненавидел Сеньку в эту минуту, ненавидел его длинную, сплюснутую с боков голову-кубышку, его красную рубаху, его лавку и вонючую колбасу!.. Но я должен был согласиться: ведь я пришел за мясом, и оно спасет жизнь Ваське.
Сопя, колбасник долго взбирался ко мне на спину, устраивался поудобней и ворчал, что я худой и ему жестко на мне сидеть.
– Только синяков об твой хребет набьешь, - бурчал Сенька.
Но вот он весело гикнул и ударил меня пятками по бокам.
– Н-но, кляча!..
Три раза я прокатил Сеньку от крыльца до столба и обратно. А он подгонял меня сзади и, подражая гуляке, напевал:
Когда я на почте служи-ил ямщи-ко-ом!..
С трудом переводя дух, я остановился. Сенька слез и неожиданно сорвал с меня картуз и спрятал за спину.
– Говори, поп или мужик?
– Ну, поп.
– Об землю хлоп, ногой топ!
– крикнул Сенька, швырнул на дорогу мой картуз и прихлопнул его ногой.
Я хотел поднять картуз, но Сенька опередил меня.
– Поп или мужик?
– снова спросил он.
– Мужик, - ответил я неуверенно.
– Между ног ж-жик!
Сенька нагнулся и между ног далеко закинул мой картуз.
Пока я бегал за ним, колбасник взбежал на крыльцо и показал мне нос:
Обманули дурака.
На четыре кулака...
Я заплакал и пошел прочь. Не то было обидно, что Сенька катался на мне, - придет время, и я на нем покатаюсь. Было обидно, что мяса я не добыл. Теперь Васька помрет.
На углу улицы мне встретился Алеша Пупок, нищий из поселка «Шанхай». У Алеши отец был слепой, мать больная. Чтобы прокормить их, Алеша каждое утро лазил на террикон заводской шахты и собирал там щепки, мелкий уголь. Добычу он отдавал лавочнику Цыбуле и получал за работу фунта два требухи.