Повесть об океане и королевском кухаре
Шрифт:
– Половину расходов несут Падильо и Кучильо, – счел нужным напомнить дун Альвареш.
– Но остается вторая половина, – со значением сказал герцог.
Дун Альвареш смотрел на него сонным неподвижным взглядом.
– Нет никакой уверенности, что экспедиция не затеряется в безбрежном океане, – продолжал герцог. – Я говорил с дуном Байлароте. Он, конечно, превосходный моряк, но, между нами, не очень умен. Он тоже предпочел бы не забираться далеко в океан. Гиблое это дело, дун Альвареш.
Неподвижный взгляд министра финансов по-прежнему ничего не выражал, и герцог с некоторым раздражением произнес:
– Я
– Нет, ваша светлость, – напряженным голосом ответил министр.
– Вот видите. Я внес пай несколько больших размеров и, разумеется, тоже не хочу, чтобы мои деньги пропали в угоду авантюрному плану.
– Но его величество сам заинтересован…
– Понимаю ваши сомнения, дун Альвареш. Его величество… н-не всегда прислушивается к советам. Тем многосложнее и значительнее наша задача. Нам, людям здравомыслящим и пекущимся о государственных интересах, нужно убедить его величество отменить экспедицию.
Дун Альвареш сосредоточенно накручивал перчатку на палец.
– Прежде всего, – продолжал герцог, – следует унять кое-каких крикунов, распространяющих беспокойство. Скажу вам по строгому секрету, дун Альвареш. Я располагаю сведениями о предосудительном поведении графа до Заборра. Боюсь, что карьера этого выскочки закончится печальным для него образом. И тогда, естественно, никто более не станет слушать его сына, этого юного наглеца, который кричит повсюду, что знает дорогу к Островам пряностей… Что с вами, сеньор? – спросил герцог, видя, что дун Альвареш взмок и вытирает скомканной перчаткой потное лицо.
– Ни-ничего, ваша светлость, – чуть слышно проблеял министр финансов.
В то самое время, когда в кабинете первого министра происходил этот разговор, ничего не подозревавший дун Абрахам, граф до Заборра, отдавал распоряжения кухонной челяди относительно королевского ужина. Он вдумчиво нюхал коровью тушу, пощипывая бородку.
Мясник деликатно кашлянул, сказал негромко:
– Третьего дня зарезал, ваше сиятельство. Уже нет той свежести…
– Помолчи, – сказал дун Абрахам. – Мясо проперчить и потушить целиком. Поднимешься ко мне за перцем, Лоэш.
Он покинул кухню, предоставив мяснику и поварам судачить о необычной щедрости, с которой в последнее время тратил перец прижимистый хранитель королевского стола.
Во дворе дуну Абрахаму повстречался алхимик Иеронимус и так далее – все равно никто бы не смог выговорить его фамилий, да и, по правде говоря, дун Абрахам сомневался в их истинности. Никак не отъестся немец, так и тянет его поближе к кухне. Недешево обходится казне ученый алхимик. Впрочем, может быть, он в конце концов сделает для его величества золото. Для чего-то ведь и наука нужна.
– Все никак не могу вспомнить, дун Херонимо, как называется ваша философия, – сказал дун Абрахам, обменявшись с немцем приветствиями. – Помните, вы говорили? Высшие истины заперты, как пиво в вашей кружке.
– О! – сказал алхимик, растягивая в улыбке сухожилия, из которых состояло его лицо. – Вам оч-чень хороший память, дун Абрахам. Наш философия называль герметическая. Это – от имя Гермеса Трисмегиста, трижды величайшего.
– Герметическая, – повторил дун Абрахам. Он вдруг развеселился. – А знаете, я тоже кое-что закупорил. Самую истинную истину запер я в сосуде, дун Херонимо. Чем я не алхимик, а?
И он пошел дальше, оставив немца в полном недоумении и растерянности посреди двора.
В приятном расположении духа шел дун Абрахам по дворцовым переходам. «Самая истинная истина, – думал он с усмешечкой. – Неплохо сказано. Да, самая истинная. Свеженькая, без тухлятины, всегда готовая к употреблению. Гер-ме-тическая…»
В сводчатом коридоре, что вел в королевские покои, дун Абрахам увидел герцога Серредина-Буда, шедшего навстречу. Заранее снял шляпу, приготовился приветствовать первого министра. Однако герцог будто и не заметил дуна Абрахама. Чуть кивнул на приветствие и прошествовал мимо, изящный, с гордо поднятой головой.
Что это значило? У дуна Абрахама мигом испортилось настроение. Плохо, если на тебя не глядит первый министр. Какой новый удар готовит этот интриган и как предупредить его? Занятый этими мыслями, дун Абрахам двинулся дальше. С ним поравнялся капитан-до Гуардо, отсалютовал шляпой. «Нет, еще не все потеряно, – подумал дун Абрахам, – интрига еще не оплела, по-видимому, весь дворец».
Из полутьмы коридора выдвинулась монументальная фигура министра финансов. О, вот с кем он, дун Абрахам, сейчас отведет душу и, быть может, что-нибудь разузнает. Очень кстати, дун Альвареш, да-да, ведь мы с вами почти родственники…
Дун Альвареш вдруг остановился, всмотрелся… На толстом его лице отразилось такое, будто он увидел самого дьявола, выползающего из печной отдушины. Министр финансов повернулся и с неожиданной для тучного человека прытью побежал… побежал прочь, придерживая на голове шляпу, топоча башмаками… побежал, как от зачумленного…
Святой Пакомио!..
Непорочная дева-заступница!..
Словно во сне дун Абрахам отпустил перец повару. Оставшись один, он не торопился затворить дверь кладовой и повесить замок. За мешками с корицей и имбирем было тайное место, дун Абрахам просунул туда руку и вытащил нож. Это был матросский тесак, короткий и широкий, с грубой, потемневшей от времени деревянной рукоятью. Словно во сне смотрел он на тесак. И уже не было ничего вокруг – ни кладовой, ни уютного кабинета со счетами королевских расходов, ни самого дворца с его проклятыми интригами… Осталась только палуба, ходящая под ногами, да свист штормового ветра, да изодранные паруса… И последняя бочка сухарей, на которую так надеялись, и которая оказалась пустой… И лицо кормчего, искаженное яростью, его рука с наколотой девой с рыбьим хвостом, рука, поднимающая багор… И завывания ветра, и скрип корабельного дерева, и жалобный человеческий вскрик…
Он, дун Абрахам, думал, что прошлое забыто – прочно и навсегда. Давно уже у его пояса висел не матросский тесак, а изящный кинжал в дорогих ножнах… Он швырнул тесак на мешки с корицей, захлопнул тяжелую, окованную железом дверь, со скрежетом повернул ключ в замке.
Прочь, прочь, вы, воспоминания!..
Тут у двери постучали, и вошел слуга домашний. От предчувствия несчастья все у дуна Абрахама вдруг поплыло пред глазами. «Что случилось?» – прохрипел он, в воротник свой так вцепившись, будто в вражескую глотку. Будто задушить пытался он свои воспоминанья о погибельном просторе океана…