Повести и рассказы
Шрифт:
— Про тебя…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
Поединок
А к пристани то и дело подкатывают на велосипедах мальчишки, докладывают Осадчему Семену о положении дел, как докладывают полководцу перед началом решающего сражения.
Сведения самые разноречивые. То Григория Иваныча видели в северной части острова, около голых камней, где он якобы «воду копытом пробовал, может, плыть собрался…» То совсем наоборот — в южной, где он скакал мимо жердей, что выставлены по всему берегу для просушки. То вдруг оказывался на западе и хрустел там безжалостными
И все это — по словам мальчишек — чистейшая правда.
Кошельков на берегу размахивает суковатой палкой.
— Я ему как дам между рог, он и не встанет.
— Ой, Кошельков, — говорит Айна, — ты страшный.
— Был бы наган, — говорит Кошельков, — я бы его трах…
— Хватит, Кошельков, — останавливает его капитан, — уймись.
Поступают все новые сообщения о злодеяниях, чинимых Григорием Иванычем в пределах острова. «Забор сломал!.. Антенну порушил!..» Сержант Осадчий Семен поворачивает к жалобщику румяный профиль: «Ой ли? Помню, давно у тебя теле-еле… Ремонт хочешь сделать за счет Григорья Ивановича?..»
Потом одна бабка заявление принесла.
— Прочитайте вслух, Петрович, прошу вас, — говорит Осадчий Семен, — замотался я…
Капитан берет заявление, откашливается, читает:
— «Начальнику сержанту Осадчему Семен Игнатьичу от гражданки Кукиной Татьяны… Прошу вас, Семен Игнатьич, принять каки-либо меры к этому козлу… что этот козел ходил безнадзорный, никто внимания не обращал и нахально ворвался в сарай к Силантьеву Василию и стал задирать борова Силантьева Василия и еле отогнали Силантьева Василия от него, он пошел к Федорову Алексею, который тоже сломал забор, где стояла свинья, и тоже стал гоняться за ней, а потом ворвался в сарай Кукиной Татьяны и кур разогнал, которые были все молодочки и кто где спасался и двух питушков, так что Рукавичкина Галя видела всю эту историю, и мы его гнали, а он лезет безобразничать и кричит зверски, а я за этого козла страдать не хочу, так как у меня семеро детей и муж больной, и вот свидетели, что козел ходил безнадзорный и делал нарушения общественности животной птицы…»
— Ничего не понял! — рассердился Осадчий Семен.
— И двух питушков, — жалобно говорит бабка, — и молодочек даже… — Она утерла глаза концом черного платка.
— А козел-то где, мамаша? — спрашивает Осадчий Семен.
— Где ж ему быть, кромешному… У меня на участке…
— А, черт! Чего он там делает?
— Да траву щиплет. С козой моей. Говорят, товарищ начальник, сокрушать будете? Мне бы мясца…
Сержант Осадчий Семен выхватывает велосипед у только что подъехавшего мальчишки и прыгает в седло. Пыль завивается по дороге. Следом с гиганьем и свистом мчатся ребята. Позади семенит бабка Кукина.
— И двух питушков… И молодочек… Свидетели есть…
Маленький Петров пробился к самой изгороди. Тонкие березовые колья качались под тяжестью толпы. Двор, огражденный домом, хлевом, сараем, образовал естественную зеленую арену, на которой предстояло разыграться поединку. Один из его участников щипал траву в обществе белой козы, которая, переступая с ноги на ногу и встряхивая головой, всем своим видом показывала свое превосходство над всеми остальными поселковыми козами.
Сам Григорий Иваныч был огорчительно невелик ростом, но стоял на своих коротких ногах твердо. Длинная шерсть свисала почти до земли грязными серыми сосульками. Не подымая головы, он сосредоточенно щипал траву, и бородка его моталась взад-вперед.
Сержант Осадчий Семен уже входил в калитку и прикрывал ее за собой. Маленький Петров толкал стоявшего рядом мальчишку: «Гляди! Гляди!» Осадчий Семен, высоко подымая ноги, как бы ступая по скрипучему полу, подходил к Григорию Иванычу. Сержант шел так, словно под ним оставалась узенькая полоска земли, а вокруг — вода…
Григорий Иваныч повернул голову. Нижняя челюсть его двигалась винтообразно, штопором, точно он с трудом вворачивал внутрь себя бесконечный болт. Конусообразная морда, широкий мощный лоб, далекий взгляд раскосых глаз — все вместе выражало ленивое самодовольство, которое граничило бы с величием, если бы не кусок газетины, повисший на одном из кривых рогов.
Осадчий Семен сказал:
— Иди сюда, образинушка…
Григорий Иваныч повернулся к Осадчему Семену всем корпусом, пригнул голову.
— Ну, что ты, дурачок. Что ты…
Толпа за изгородью молчала. «Хватай его! — торопил мысленно Маленький Петров. — Бери! Ну!..» Григорий Иваныч, лениво ступая короткими кривыми ногами, пошел к Семену, а тот, отведя левую руку назад, а правую опустив вперед почти до земли, в таком странном положении ускользал от Григория Иваныча, как бы исполняя старинный ритуальный танец.
Потом Осадчий Семен неуловимым движением вытащил из кармана белоснежный носовой платок и стал потряхивать этим платком, как бы науськивая на него Григория Иваныча. А тот переводил взгляд с самого сержанта на сержантский платок и обратно, быть может решая, какую жертву избрать…
Тогда Осадчий Семен произвел великолепный маневр: он бросил платок в сторону, и когда Григорий Иваныч последовал за ним взглядом, Семен оседлал Григория Иваныча и ухватился за его рога. Обернувшись к толпе, он закричал, румяный от победы:
— Вяж-жи-и!
Кирилл и еще двое рыбаков вязали Григория Иваныча и заслонили его совсем.
Только догадаться можно было, что он еще взбрыкивает и силится встать. Когда мужики потащили его на веревке, Маленький увидел, что место, где брали Григория Иваныча, вытоптано до черноты. «Подайся! Подайся!» — кричал толпе Кирилл Старов, поводя раскаленным голубым глазом.
Григория Иваныча проволокли мимо и заперли в сарай Кукиной Татьяны.
Маленький Петров выскочил из толпы, потный, взъерошенный. Столкнулся с Айной.
— Глядеть надо! — огрызнулась она.
— Ты чего? — удивился Маленький.
Айна зло мотнула головой и пошла прочь.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
Беги, Гриша, беги
— Утопят. Камень привяжут и в воду, — сказал Чубчик и поглядел на Айну.
— Ну да, — сказал Кошельков, — а мясо?
— Что мясо? — сказал Чубчик. — Мясо у него худое, бешеное…
— Ну да, бешеное. Нормальное мясо, — возразил Кошельков, — вот увидишь, пристрелят, а мясо продадут. Спорим, пристрелят? Я в поселке слыхал.