Повести и рассказы

Слонимский Михаил Леонидович

Состав из нескольких паровозов и самых разнообразных вагонов и платформ вырвался с запада и пронесся по мосту, за ним промчался еще один смешанный поезд, где пассажирские и товарные вагоны, платформы — все было спутано, сцеплено, видимо, в величайшей спешке.

У въезда на мост стоял Трегуб с винтовкой и гранатами. До самых руин станции протянулась цепь железнодорожников. Их было немного, но на них можно было положиться.

— Танки, — шепнул Ведерников. Пронзительными глазами своими он первый разглядел

идущую по низу тяжелую, изрыгающую огонь машину.

Захлопала из рощи батарея, и танк весь окутался дымом. Потом из дыма вырвалось пламя. Второй танк повернул к роще, за ним третий. Эти чудовища шли быстро, непреклонно, неумолимо. Пограничники залегли метрах в пятидесяти от моста. Четвертый танк, продолжавший свой путь к реке, вдруг вспыхнул, и до моста донесся негромкий звук.

— Гранатой… пограничник… — шепнул Ведерников. Он был в крайнем напряжении и все поглядывал на Шерстнева. Уже не минуты, а секунды отсчитывал мозг Шерстнева. Все было отброшено, все забыто, — надо только точно определить миг, когда мост должен взлететь на воздух.

Глядя на страшилищ, бездушно шедших уничтожать, истреблять, сокрушать все живое, все любимое, Шерстнев вспомнил вдруг детские страхи. Но это чувство мелькнуло и пропало тотчас же.

Зенитная батарея била по танкам почти в упор. Второй танк горел. Третий повернул назад.

— Мост-то, может, и не взрывать? — промолвил тихо Ведерников, лежавший в прибрежной осоке рядом с Шерстневым, и Шерстнев понял, что сержант только недавно сменил прозодежду ^[17] техника на военную форму.

Уже не шли больше поезда. От рощицы отделилась и понеслась к шоссейному мосту снявшаяся со своих позиций батарея. Кони мчались по полю, угоняя орудия. Пограничники, пригибаясь, уже переходили мосты. С ними уходили и железнодорожники.

Батарея проскочила через шоссейный мост.

Пламя рвануло по деревянным стропилам, и глухой стук донесся до Шерстнева — работа другой группы подрывников. Сейчас и понтонный мост будет снят саперами. Пограничники уже отошли от железнодорожного моста на необходимую дистанцию.

Шерстнев обратился к Ведерникову:

— Пора.

И тот дал команду…

Мост разорвало с грохотом.

Когда рассеялся дым, Шерстнев подполз к реке.

Пролетные строения были разрушены так, что для использования больше не годились. Металлический и деревянный хлам валялся по откосам берегов, искалеченными, обрубленными концами своими цепляясь за песок и траву. Наметка нового чертежа привычно мелькнула в мозгу инженера. Но никогда не испытанное им чувство, что восстанавливать нельзя, что строительство здесь преступно, поразило его.

Дымились обломки деревянных частей, торчали из не успокоившейся после взрыва реки мертвые куски металла.

Артиллеристы, подкатив

орудия, устанавливали их в ближних кустах. Когда они расстреливали танки и оказались сильнее бронированных, могучих, огнедышащих машин, они невольно представлялись Шерстневу какими-то сверхлюдьми, невиданными богатырями. Но это были обыкновенные люди, запыленные, угрюмые, и один крикнул другому:

— Чего уставился? Чего не видал? Ломай сучья, тебе говорят…

Группа железнодорожников залегла на берегу вместе с пограничниками. Шерстнев увидел Трегуба и окликнул его:

— Виктор Николаевич!

Тот обернулся, встал и тотчас же отворотился.

— Виктор Николаевич! — повторил Шерстнев. — Надо уходить.

Лодка качалась у берега на взбудораженных волнах. Это была широкая плоскодонка, сброшенная при взрыве в воду, — то ли корягу, к которой она была привязана, снесло, то ли веревку срезало. Внимание Шерстнева привлекли усилия тощего и длинного железнодорожника, который, выгнувшись с берега, зацепил конец веревки крючковатыми своими пальцами. Железнодорожник напрягся изо всех сил, стараясь подтянуть лодку. Веревка натянулась, но тяжелая, нагруженная какими-то сундучками лодка не поддавалась.

Враг еще не обстреливал этот берег. Но первая же пуля снимет этого упрямца. Когда Шерстнев сбежал на помощь ему, веревка уже надорвалась. Он схватил валявшийся рядом багор и сунул его длиннорукому железнодорожнику:

— А ну-ка!

Сам он удерживал железнодорожника, ногой и рукой зацепившись за свежую, пахучую иву.

Общими усилиями они подтащили лодку.

Железнодорожник стал выгружать сундучки.

— Пронесем, — проговорил он. — Зачем добро бросать? Специально перевезли.

Шерстнев поднял багор.

Странным образом этот багор вернул его на миг в сегодняшнюю звездную ночь, последнюю мирную, предвоенную ночь.

Но длилось это только секунду или две. Затем он отшвырнул от себя багор и обратился к Трегубу:

— Виктор Николаевич, вы обязаны привести своих работников на узел!

Трегуб поднял голову, и Шерстнева ожгло отчаянием и яростью его взгляда. Шерстнев подошел к нему, обнял как брата, промолвил тихо, очень убедительно:

— Идем, идем, дорогой…

Они двинулись по шоссе — подрывники, железнодорожники, инженер, они шагали в пыли молчаливо и угрюмо.

В километре от моста, на повороте шоссе, они увидели грузовик, вокруг которого бегал какой-то огромный человек в потрепанном, испачканном пиджаке и полосатых брюках, неряшливо выпущенных поверх высоких сапог. Одна штанина задралась выше колен. Трегуб метнул на него взгляд и узнал Якова, дежурного по станции, — тот сменил свою железнодорожную форму на штатский костюм.

Замахнувшись винтовкой, Трегуб кинулся к нему.