Повести и рассказы
Шрифт:
Через шесть часов он, попивая горячий чай, говорил сухо, точно, деловито:
— Одобряю. Интересный вариант. Очень интересный. Вас следует немедленно включить в уже работающую группу. Дело в том, что я буду настаивать на вашем откомандировании из армии. Так и знайте. Придется вам расстаться с военными петличками и вернуться к спецодежде. Ваш вариант очень ценен. Может быть, это не лучшее, но ведь вы будете и дальше совершенствовать, человек вы беспокойный… Я написал свое мнение, вы его прочтете; я заканчиваю его необходимостью освободить вас от вашей прорабской работы, хотя о ней ходят легенды. Но я знаю, что вас отпустят. Уже несколько
Машина мчала их по пустым улицам военной Москвы.
Тьма, тишина, мороз.
В шесть часов утра старый профессор разбудил Шерстнева.
В столовой топилась печурка. Было жарко и слегка дымно.
— Нету еще опыта у жены, — шутил профессор. — Дочь — в армии, врачом, а жена у меня — старорежимная, не понимает печурки, богато жила. Изобретите, пожалуйста, что-нибудь такое, чтобы уничтожить холод. Вот попрыскать из пульверизатора — и чтобы сразу стало тепло. Теперь говорите, где ваша очаровательная Елена Васильевна.
На фамилии, имена, отчества у него была подлинно профессорская, математическая память, так же как и на лица.
— Она, как и ваша дочь, в армии. — Шерстнев потер по своей привычке щеку. — В железнодорожных войсках.
— Я, старик, влюбился в нее. Можете не ревновать. Куда мне с молодостью соревноваться? Надо ее вместе с вами откомандировать. Можете ругаться, а жену вы получите, чтоб не загуляли без нее. Она у вас хорошая, ее нельзя обижать.
Шерстнев рассказал ему, как он мучился в поисках простой разгадки, и профессор очень смеялся, когда узнал о том, как хотелось Шерстневу согнуть его.
— А вы бы попросили, я бы хоть раз десять согнулся, я это понимаю, очень понимаю.
Затем он перебил:
— Падающая звезда зимой? А не сочинили? Не воображение? Август, сентябрь — это да, это точно.
Его последнее «точно» напомнило Шерстневу о Билибине, и он спросил:
— Вы, между прочим, не знаете, где Билибин?
— Работает. Но, знаете, потух. Потух. Боюсь, что сиял он чужим огнем, все вы бросали на него свой отблеск, вот он и сверкал. Но в войне потух. Добросовестно работает, но ответственных постов ему давать нельзя. Завалить может. Для его корпуленции уж очень быстрое стало движение. Изобретения так и сыплются. Вот меня, старика, тоже вытащили, выдвинули, так сказать, на пост. Я — худощавый, разгибаюсь и сгибаюсь. — Он засмеялся. — Не Билибин. А теперь я вам насчет звезд и прочего вот что скажу. Это все так, и я этому верю, я про эту поэзию знаю, что это так. А в основе то, что вы просто хорошо знаете свое ремесло. Я сначала тогда рассердиться хотел, но почувствовал, что в вас не просто самоуверенность невежды, расчет на чистое вдохновение — такие есть, — а знания, опыт. Вы вот и замечательный восстановитель, прораб в сущности, и хороший инженер-производственник; вы не думайте, я о вас выяснял потом, мне интересно стало. В этом основа, на которой растут изобретения. Простите, что я поучаю, я люблю поучать, такая уж у меня старческая обязанность, но, пожалуйста, прошу вас учиться, учиться и учиться.
Отправляясь к месту своего нового назначения, Шерстнев с любовью думал об этом старике, и соседи по самолету не понимали, почему иногда так посмеивается про себя этот небольшого роста мужчина в военной шинели без петличек. А Шерстнев вспоминал Леночкины поучения: «Он тебе отомстит».
На аэродроме его встречали товарищи. Красивый блондин первым подбежал к нему.
—
Он, как отличный термометр, показывал всегда температуру отношения к человеку.
Шерстнев почувствовал, что его здесь действительно ждут и любят.
Рыжий Левин, пожав ему руку, говорил:
— Вас очень не хватало здесь. Мы уже знаем: вы с новым краном. Основная идея у нас совпадает с вашей, начальник наш очень ждет вас. Прекрасный товарищ. Вы с ним сдружитесь. Он во многом на вас похож.
Из всей группы работников особенно поразил Шерстнева тихий, неразговорчивый человек, совсем на него не похожий. Этот человек составлял проект крана в Ленинграде в первые блокадные месяцы. Силы его истощались в голоде и холоде, и он, когда выполнял свой проект, старался не делать лишних движений. Он точно и ясно выразил ту же мысль, что у Шерстнева. Их проекты взаимно дополняли друг друга.
XIII
Движения бойцов и командиров стали четкими, даже щегольскими в своей отчетливости, каждое движение должно было приближать и приближало желанный миг, когда повиснет мост над бурливой и быстрой речкой.
Сложенные в точном и прочном сочетании рамы, как широкоплечие, желтоватые великаны, выросли до необходимого уровня.
Паровоз двинулся, толкая платформу к самому краю железнодорожного пути.
Металлическая стрела, уверенно выдвинувшись, как длинная могучая рука, подхватила ферму с легкостью, с какой человек поднимает щенка за загривок, и потянула вперед и вверх.
Стрела, как живая, осторожно опускала ферму на опоры, и в этом движении виделись нежность и твердость любящей руки.
Когда пошла вперед и вверх вторая ферма, самая длинная и тяжелая, по ней, еще движущейся, пробирался маленький человек в синем комбинезоне.
Казалось — ничего не стоит ему сорваться на камни и бревна с высоты, которая представлялась снизу огромной.
— Кто это? — спросил один из молодых, недавно прибывших командиров.
— Шерстнев, — отвечал, оглянувшись, командир батальона, накрепко запакованный в серую шинель. — Инженер Шерстнев.
Он впервые видел действие нового крана. Он был поражен. Техническое чудо совершалось воочию. Мощность, простота, быстрота — все изумляло его, и он вспоминал ночь у речушки, когда этот взлетевший сейчас наверх человек совершил такой резкий перелом в работе батальона. Теперь тяжеловес сам был командиром батальона. Фамилия «Шерстнев» говорила ему очень много.
Когда двинулся первый состав по мосту, Шерстнев уже был в десяти километрах отсюда, и знакомое, тысячу раз виденное зрелище разрушений открылось перед ним с высокого берега.
Часто вспоминалось странное ощущение, какое испытал он в первый день войны, когда мысль о том, что созидание здесь преступно, потрясла его. Созидание победило. Созидание неудержимо отвоевывало мир.
Командир бригады, толстый полковник, звучным голосом любящего жизнь человека докладывал генералу проект восстановления моста. Срок — полтора суток. При этом полковник взглянул на командира батальона. Тот отозвался одним только словом:
— Точно.
Шерстнев пошел обратно по путям. Новый кран уже не вполне удовлетворял его. Применять его можно было не везде, не всегда, были серьезные недостатки. Конечно, даже маленькое новшество требует громадных усилий, — но ведь неограниченны возможности человека…