Повести и рассказы
Шрифт:
Комиссар стоял рядом с Шерстневым. Это был высокий, сильный человек, до войны лесовод. До сих пор он досадовал на себя, что не исправил ошибку командира батальона, приказавшего только быть готовым к бою с врагом как стрелковой части и не принявшему мер по организации восстановительных работ. Рассказ учителя воодушевил его.
— Я сейчас парторгам скажу. Надо оповестить бойцов о подвигах. Пусть знают, как армия бьется. Бронепоезду тут еще ходить и ходить.
— Правильно, — подтвердил Шерстнев. — И надо подчеркнуть значение моста, чтобы народ понимал, как он нужен.
И
Приближающийся гул моторов заставил всех рассредоточиться. Захлопали зенитки. Вражеская авиация, очевидно, специально появилась сейчас, чтобы разбомбить мост.
Самолет снижался и вдруг бросился в пике. Свист, лязг перекрылись близким грохотом, от которого дрогнула земля. На берегу встал столб черного дыма. Мост, окутанный облаком, медленно выходил из дыма, его очертания все резче вычерчивались в воздухе, и комиссар вскрикнул:
— Жив!
Мост был жив.
Но бомбардировщик опять пошел в пике, и на этот раз не только зенитки, но и винтовки бойцов застучали, и трассирующие пули зенитного пулемета пронизали воздух.
Бомбардировщик дрогнул и стал заваливаться. Он рухнул в лес, и фонтан огня, земли и дерева взметнулся кверху…
Шерстнев выбежал на пролет, крикнув по дороге капитану, уже распоряжавшемуся у въезда на мост:
— Делайте полотно!
Осматривая мост, он крикнул:
— Челышев!
Лейтенант в короткой кожаной куртке подскочил к нему.
— Скобы и пятнадцать шпал! Вот тут — видите?
И Шерстнев вернулся к левому береговому устою.
Облицовка устоя была побита, кордон немножко покосился, насыпь полотна могла не выдержать нагрузки.
Надо было предвидеть, что в один из следующих налетов мост может быть надолго выведен из строя. На этот самый крайний случай Шерстнев готовил второй мост, параллельный первому, деревянный объезд. Строительство этого моста Шерстнев поручил угрюмому, запакованному в серую шинель, накрепко перетянутому тяжеловесу. Под командованием этого тяжеловеса бойцы уже рыли котлованы, создавали каменные подушки для крепчайших опор, воздвигали и рамные опоры. Пакетное пролетное строение станет на рамы — и второй мост оживет.
Вечером прошел обратно с фронта бронепоезд. Он почернел, задымился в бою, броня во многих местах носила следы осколков и пуль, одна из бронеплощадок была исковеркана, видимо прямым попаданием. Бойцы с молчаливым почтением провожали его взглядами.
До ночи было еще два налета. Но повреждения исправлялись быстро, и за все время только однажды на полчаса пришлось составам выжидать окончания ремонта.
Завтра должен вступить в строй и второй, параллельный мост.
Небо закрылось тучами. Стал накрапывать дождь. Сыростью несло от реки. Поднялся туман.
Шерстнев забрался в шалаш на берегу и вызвал к себе капитана. Он повторил приказ о снятии его с командования батальоном и прибавил:
— Теперь, как командир путейской роты, вы должны будете оправдать свое поведение перед командованием. Можете идти.
Район, в котором действовал Шерстнев, представлялся ему сетью мостов,
Шерстнев вышел из шалаша.
Небо было застлано тучами. Дождь с шумом хлестал по лесу, гулял ветер, сметая наземь шелестевшие во тьме осенние листья.
Ни одной звезды в небе.
Завтра надо ставить пролетные строения второго моста, ставить по старинке, потому что нет, все еще нет нового крана…
Шерстнев, ежась в своей мокрой шинели, шагал по берегу взад и вперед.
XII
Лена привыкла к походной жизни.
В эти военные месяцы ни разу, при самых срочных заданиях, не случилось, чтобы она выполнила приказ неряшливо или с опозданием. Канцелярия ее всегда была в полном порядке.
Особенно много стало работы к зимнему наступлению.
К концу января штаб переместился еще на десяток километров вперед, в большую деревню. Накануне Леночке приказано было в десять ноль-ноль представить в штаб в точной копии подробное описание участка, обследованного технической разведкой. Она при коптилке работала всю ночь, разбирая торопливые, неряшливые почерки, сводя записи на разрозненных листках, сшивая перепечатанные страницы.
Рано утром, когда она только что закончила работу и надеялась поспать часика два, дверь хаты внезапно отворилась и вошел Шерстнев, весь занесенный снегом.
— Ф-фу, — проговорил он, веником счищая снег с валенок. — Ну и морозище!
Он снял шинель, вытряхнул ее в сенях и вернулся.
— Сейчас чай вскипит, — сказала Леночка. Ей уже не хотелось спать.
Он являлся к ней всегда так, словно они только что расстались. Они и в разлуке чувствовали себя всегда вместе, и было у них такое ощущение, что если что случится с кем-нибудь из них, то другой сразу почувствует на расстоянии.
Шерстнев шагал по комнате, половину которой занимала жаркая печь, потом остановился перед женой, расставив свои короткие ноги и руки сунув в карманы ватных штанов.
— Бедствия! — сказал он. — Какие бедствия! Сожжено, взорвано, а люди!
Он сел к столу, опустив голову на руки.
Они помолчали.
— В штабе мне сказали, что в десять ноль-ноль будет сводка новых данных. В двенадцать мне обратно с ними. Который час?
— Половина восьмого.
— Ладно, — промолвил он, выпив чаю и поев. — Надо, между прочим, быть в форме. — Он потер щеку рукой. — Побриться надо.
Через полчаса он уже спал. Он спал как ребенок, подложив под щеку маленькую свою ладонь, и лицо у него было измученное, усталое.