Повести и рассказы
Шрифт:
— Садитесь ко мне, девушки, — по холостяцкой привычке, нужно, не нужно — забросить удочку, помахал рукой Тугунин, когда женщины, набрав в буфете имеющейся в нем снеди, пошли к столикам выбирать место.
«Ужение» было совершенно бессмысленным — им, шестерым, и за свободным столиком было тесновато, — и на призыв Тугунина они не обратили внимания. Только вот эта, вошедшая последней, с тарелкой в руках, на которой поцокивали, сталкиваясь, яйца, посмотрела на него, подержала на нем взгляд недолгий миг и усмехнулась.
И сейчас Тугунин,
— А чего ж прекрасная сильфида одна?
Вздрогнув от неожиданности, она подалась от него в сторону, посмотрела и тоже узнала.
— О господи! — пустив короткий смешок — то ли по его, то ли по своему адресу, что испугалась, — сказала она. — Нельзя же так.
— А как можно? — спускаясь теперь рядом с ней и заглядывая ей в лицо, улыбаясь, спросил Тугунин.
— Не знаю как, — не глядя на него, пожала она плечами.
— Ну, как-то ведь надо начинать, — сказал он.
Теперь она посмотрела на него:
— Что начинать?
— Что. Знакомиться.
— А-а… — отворачиваясь, протянула она.
— Я сегодня буду свободен к пяти часам, — сказал Тугунин. — Я в гостинице, вы в гостинице — вечером делать нечего, давайте проведем его вместе.
— Мне есть что, я ведь только сейчас одна, — ответила женщина.
Они уже спустились вниз и пересекали вестибюль, идя к двери.
— Да, действительно, — сказал Тугунин. — Я удивился — такая компания женщин, чем вы тут занимаетесь?
— Гуляем, — вновь пустив короткий, какой-то смущенно-глуповатый смешок, сказала женщина.
Тугунин открыл дверь — одну, вторую, и они вместе вышли на улицу. Дождя не было, асфальт был сух, лишь кое-где черными металлическими заплатами блестели лужи, но дул злой, колючий ветер, нес посеревшие, много раз вымокнувшие и вновь высохшие листья. Из автобуса, стоявшего на дороге под крыльцом, закричали в открытую переднюю дверь:
— Юля! Совесть у тебя есть? Так и ВДНХ закроют!
«А, она с делегацией на ВДНХ. Или по путевке», — догадался Тугунин.
— Скажите мне, Юля, в каком вы, во всяком случае, номере? — спросил он.
— В пятьсот пятнадцатом, — сказала она, взялась за поручень, ступила на ступеньку и оттуда уже, обернувшись, помахала ему прижатой к плечу рукой, как крылышком: — Пока.
И было что-то в ее лице: в ее высоко вздернутых острых скулах, раскосых глазах — во всем покойно-веселом выражении его что-то такое, от чего Тугунина опять будто охлестнуло горячей волной.
«Ч-черт!..» — подумал он непонятно к чему.
В министерстве Тугунину был на сегодня назначен прием у заместителя начальника главка. Назначено было на десять тридцать, но ни в одиннадцать, ни в двенадцать, ни в час заместитель не принял. Тугунин бесцельно болтался по коридору, сидел на стуле у вделанного в стену шкафа одного из отделов, время от времени то тому, то другому работнику отдела требовалось взять какую-нибудь папку из шкафа, и Тугунину каждый раз приходилось вскакивать, извиняться, пропускать и ждать, когда снова можно будет сесть.
За что он еще ненавидел командировки — за ту постоянную униженность, в которой находился в них. Всем было не до ходока из провинции, у всех горели свои, за которые они несли личную ответственность, дела, все пытались отделаться побыстрее, перебросить вопрос кому-нибудь другому, выходило так, что все, чем занимаешься ты, — это что-то мелкое, незначительное и вообще даже ненужное, а необходимое, существенное, государственно важное — у них, и стыдно же отнимать у людей силы и время.
В половине второго, как сообщила позвонившая начальнику отдела секретарша, заместитель начальника главка ушел на обед. Это означало, что Тугунин и начальник отдела, вместе с которым Тугунину предстояло идти на прием, могут воспользоваться обеденной паузой заместителя и тоже пообедать.
Вызвали Тугунина около трех. Прием длился десять минут: заместитель сразу же сказал: «Нет!» — нет средств, тогда Тугунин стал объяснять, откуда их можно взять, приговаривая при этом, что он-то личной выгоды не имеет никакой, все лишь в интересах производства, начальник отдела поддакнул, что да, материалы в отделе изучены, отдел поддерживает, все резонно, заместитель, не дослушав, вновь сказал «нет», Тугунин пошел по второму кругу — результат был тот же, и лишь после третьего заместитель, глянув на начальника отдела, спросил:
— Докладная с заключением у вас? Ну дайте, я сам погляжу. Такое дело с бухты-барахты решать нельзя.
— Все должно быть тип-топ, — похлопал Тугунина по плечу начальник отдела в коридоре.
Тугунин зашел вместе с ним в комнату отдела, взял портфель, распрощался и пошел к лифту — спускаться в гардероб. Дел у него больше никаких не было, ждать теперь только решения заместителя.
В лифте, стремительно летя вниз, он посмотрел на часы — стрелки показывали начало четвертого. Говоря утром той женщине в гостинице, что освобождается к пяти часам, Тугунин думал, что может быть не принят нынче и вообще.
На улице дул все тот же утренний злой ветер, проспект Калинина, забитый людьми в хорошую погоду до тесноты, просматривался насквозь.
Тугунин перешел по подземному переходу на другую сторону, побродил по отделам Дома книги, ничего не купив, потолкался в магазине «Мелодия», уйдя пустым и оттуда, дошел до парфюмерного магазина «Сирень» — никаких французских духов не было. Были арабские, по десять рублей, но их Тугунин взять не решился.
Он пошел обратно к бульварному кольцу, на почту. Теперь ветер дул навстречу, выбивал слезы из глаз. Автоматической связи со Свердловском на почте не имелось, следовало заказывать и ждать, и Тугунин порадовался этому. Ему хотелось как можно побольше убить времени, чтобы как можно скорее дотянуть до ночи, а там спать — и уж следующий день; и кроме того, оттягивалась пора, когда снова нужно будет выйти на улицу.