Повести и рассказы
Шрифт:
Катя снова уснула, а когда проснулась, дома были уже все — и отец, и брат Витя. Мать накрывала на стол.
— Вот и наша Катенька проснулась… — обрадовалась мать. — Будешь с нами ужинать? Доктор сказал — тебе надо побольше есть… Вот, папа мяса сегодня купил, вкусный суп, будешь? Наша доченька сейчас умоется и вместе с нами сядет, да, доченька?
Катя сходила во двор — ноги еле держали, во всем теле была страшная слабость. Над белым в ночи зимним двором в небе зияла огромная ослепительная луна, и синяя тень от нее лежала возле сарая. Катя умылась
Отец был трезв, он осунулся за последние дни, и Катя вдруг заметила, что его скулы похожи на ее скулы, а у Вити рот похож на ее рот. А волосы мамы — ну точно волосы Кати… И впервые, пожалуй, теплое чувство родства ополоснуло ее сердце…
— Мне чаю, — попросила Катя. — Крепкого… какой папа пьет.
— А суп? — нахмурилась мама. — Сначала едят суп.
— А вот Павел Иваныч говорит… если по Шелтону… — Катя запнулась.
— Уехал Павел Иванович, — сказала мать. — В городе будет работать.
Там, в городе, как раз для него народ… а мы люди простые… — Она поставила перед дочерью большую глубокую тарелку с горячим жирным супом, из которого как пушка торчала широкая мозговая кость с чудесной мякотью внутри.
Но Катю передернуло. Она вдруг вспомнила живых коров, которые мычат у соседей возле крыльца, иногда глядя мокрыми, добрыми глазами на Катю. Их режут, рубят топором и потом варят. И какая разница — корова в котле или человек?
— Что с тобой?
Катя молчала.
— Ну налей ей чаю! — хрипло сказал отец.
Мать встала, налила в чашку густого — сплошь заварка — чаю.
— Сахару намешать?
— Спасибо. Нет. — Катя держала в дрожащих тонких ладонях горячую фарфоровую чашку с голубым ободком и думала о том, что, наверное, теперь Павел Иванович больше не захочет с ней встречаться. Она осталась одна. И даже книг не успела у него взять… был бы повод навестить в городе…
— Зря ты этому учителю доверяешь, — сказал вдруг Витя. — Дядя Володя рассказывал — он раза три женился… и вообще — алкаш.
«Павел Иванович?!» — хотела изумленно воскликнуть Катя и решила промолчать. Дурачок Витя. Может, раньше и пил учитель, но Катя видела теперь он живет по методу Иванова, закаляя себя, подставляя душу космосу.
— Кстати, Володя тебе привет передавал… — как-то смущенно завозился на стуле отец и, опустив голову, принялся хлебать суп. — Вон, даже цветы на базаре в городе у грузин купил.
Только сейчас Катя увидела: в глиняной дешевой вазе стоят черные усохшие хризантемы. «Еще замуж за этого толстяка в черной майке выдать меня надумают… Куда бежать? Что делать?»
После ужина отец и брат ушли курить на крыльцо, а мать начала мыть посуду. Катя хотела помочь, но мать сказала, чтобы она лучше легла.
— Ты еще слабая. Витя договорился, тебя повозит несколько дней в Михайловку… а чтобы зря не языком не мололи, кого-нибудь еще будете прихватывать на сани…
— На тракторе?
— Почему? На лошади. Заодно почту
Как в далеком детстве, Катя лежала в санях, укутанная тулупом, на котором ночью спала. Рядом стояли на коленях ее одноклассницы из Желтого Лога — Таня Шершнева, Таня-бурятка и Люда Петренко. Они все три были крепкие, загорелые сибирячки, могли и пешком ходить, но зачем пешком, если есть транспорт. А вот четвертый ученик, Олег, из гордости не захотел ехать с ними.
Только и брякнул глупость вроде того, что Жилина — радиоактивная девушка, и это на всех перейдет… Сказал — и аж сам скривился, как от зубной боли, от своей ахинеи… «Ну, почему люди тяжело сходятся? — думала Катя, задремывая. — Что стоит Олегу подойти и сказать, мол, прости?.. давай дружить?..»
Вот и Михайловка… «А может, мне рады будут? Меня же не было целую неделю», — простодушно жмурилась, глядя вперед под морозное солнце Катя. Но увы, увы… Как была она изгоем, так и осталась.
Если ее вызывали к доске, то ее никто не слушал, в классе шумели. На переменах она стояла на излюбленном своем месте — возле батареи отопления, и однажды прилипла к ней — кто-то прикрепил к железу несколько комков отжеванной резинки. Катя пошла по звонку на урок — над ней сзади хохотали.
Она понимала — она должна первая смириться. Тут не имело значения, как ты учишься, как одеваешься… сейчас все хорошо одеваются…Надо найти сильного человека и сунуть голову под его покровительство. В классе были такими сильными людьми: Котя Пузиков (но его после того розыгрыша Катя возненавидела), Никита-слюнявый (все время жевал и плевался во все стороны), а из девиц: Маша-чесотка (материлась почище вокзального бича) и Таня Шершнева из родного теперь катиного села. Но Таня больше всех и распускала про Катю слухи, хотя, когда здоровались утром, смотрела в глаза спокойными серыми глазами. За что ненавидела? Или просто хотела подмять, а поскольку Катя не понимала, не набивалась в услужение, ненависть накалялась.
Катя решила переломить себя — на большой перемене купила в буфете иностранную жвачку и, зажав ее в кулаке, приблизилась к Тане, которая стояла в окружении парней и девчонок. Все курили.
— А!.. — воскликнула Люда Петренко. — Можешь, Таня, застрылить мине, но дэвушка несет тебе резынку!
Таня пожала плечами, с усмешкой глядя на Катю. Катя будто споткнулась… и прошла мимо.
И у нее из пальто украли деньги. Папа давал на мелкие расходы, чтобы бедной сиротой не чувствовала себя.
«Сказать учителям или нет?» Катя не решилась. Денег не найдут, а будут говорить, что Катя клепает на подруг.
А через пару дней из портфеля пропала тетрадка с задачами, которые Катя решала все воскресенье и решила. Она умела иногда быть упрямой.
И вот, напрасны все труды — кто-то «стибрил».
В этот день Витя не смог приехать в Михайловку на санях, школьники из Желтого Лога побрели домой пешком. Сначала шли рядом, но Катя на свою беду спросила у Тани-бурятки, наиболее добродушной: