Повести и рассказы
Шрифт:
— Я прошу расчет, господин доктор, — сказал Карл со своей счастливой улыбкой.
— А… я понимаю, — сказал Клебе, заставляя себя успокоиться. — То есть в каком смысле? Вы хотите…
— Я ухожу из Арктура, господин доктор.
— Но что вы, Карл! Когда кругом такая безработица!
— Он уже нашел другую работу, — сказала Лизль. — Он идет мостить дорогу, — тут строится, в нашем кантоне. И гораздо больше выходит, чем у вас, и без задержек. Я тоже ухожу с ним, и, пожалуйста, примите наше заявление.
— Отлично, — сказал Клебе, —
— И чтобы то, что вы нам должны… что вы не заплатили…
— Я сказал — завтра! — опять, не удержавшись, крикнул Клебе.
— Карл, господин доктор на меня орет, а ты что?
— Господин доктор волнуется, — деликатно сказал Карл.
— Завтра, — повторил Клебе.
— Но мы хотим, чтобы заявление считалось с нынешнего дня, — сказала Лизль.
— Подите вон, — задыхаясь, негромко выговорил Клебе.
— Видишь? — толкнула Карла Лизль. — Господин доктор меня гонит. Этак господин доктор оскорбит меня как девушку, а ты что?
— Молчать, поломойка!
Клебе насилу стоял, держась за нагроможденную кипу нот, его начало трясти, он слышал стук зубов.
— Господин доктор, вы, пожалуйста, не очень, — на этот раз воинственно, поправляя волосы, сказала Лизль. — Когда вы ко мне приставали, я была не поломойка. Вы думаете, никому не известно, что вы ко мне лезли, в мой чулан? Карл об этом великолепно знает. Что ты молчишь, Карл? Эх ты! У тебя нет расы!
Клебе рванул с полки ноты, кипа рухнула, тетрадки, скользя, раскинулись по полу огромной колодой карт, и на них попадали книги. Он стоял бледный, трясущийся, кашель рвался у него из груди.
— Извините, господин доктор, — сказал Карл, выпроваживая Лизль и отступая следом за нею. Его зеленые прозрачные глаза стали серьезны, он даже не попытался собрать упавшие ноты и книги, а только сочувственно и понимающе передернул плечами.
— Женское кокетство, господин доктор, — мигнул он на Лизль, исчезая.
Доктора Клебе трясло. Это не был знакомый озноб болезни. В беспомощном дрожании рук и головы Клебе почудилось страшное подобие трясучего паралича. Ему было немыслимо двинуться с места — вдруг это и правда паралич? Он ждал, когда пройдет отвратительная пляска. О музыке он забыл. У него явилось необоримое желание скрыться, спрятаться в недосягаемую щелку, скататься в клубок и так залечь, чтобы никто не нашел. Его терзало, что вот сейчас опять отворится дверь и снова повлачат его на какое-нибудь унижение. Он все стоял. С пола глядела на него выхоленная, довольная, раскрашенная физиономия, рядом с ней — другая, совершенно ее повторяющая, потом третья, четвертая: это высыпались с полки романы Уоллэса, и преуспевающий автор улыбался со своих обложек, счастливый, как Карл. Клебе попробовал шагнуть. Ноги вяло повиновались. Он наступил на ноты, потом прямо на Уоллэса, попирая его улыбку. Он метнулся из угла в угол, решил принять успокоительное лекарство и пошел в медицинский кабинет. Раскрыв аптечку, он выбрал маленький, темно-желтый
Он вернулся к себе, положил шприц на столик, отставив прочь плевательницу, подошел к книжной полке, вытянул за корешок «Фармакологию» и, найдя нужный раздел, внимательно почитал стоя.
Ему казалось — он успокоился, хотя руки еще тряслись. Он глянул в зеркало. Щеки и лоб были покрыты сеткой тоненьких розоватых жилок, точно от холода, и он назвал это про себя врачебным термином — мраморностью кожи. Лицо не понравилось ему.
Он быстро сел за стол, взял почтовую бумагу с маркой Арктура в верхнем уголке, отвинтил наконечник пера и, навалившись на локоть, чтобы не дрожала рука, стал писать.
15
Карл чистил мебель В холле, когда пришел почтальон — пожилой низенький толстячок с усами кольцом, уже сколько лет носивший в Арктур почту. Они поздоровались.
— Шеф спит? — спросил почтальон.
— Еще не выходил.
— Придется потревожить: ему деньги телеграфом.
— Э, это как раз то, чего нам не хватает, — просиял Карл, — ступайте прямо к нему.
Через минуту почтальон вернулся к Карлу.
— Господин доктор не отзывается. Я стучал как следует.
— Это он надевает смокинг, чтобы встретить вас тостом, — весело сказал Карл. — Пойдемте.
— Раньше в таких случаях он подносил мне наперсточек киршвассера, — сказал почтальон.
— А теперь, умирай от жажды, не поднесет стакана воды, — сказал Карл.
Он постучал в дверь, прислушался и сказал тихо:
— Раньше все, что мельче франка, он не считал за деньги.
Он опять постучал и послушал.
— Да нет, я стучал, — с досадой сказал почтальон.
— Как он платил жалованье! — прислушиваясь, говорил Карл, — Не надо было смотреть в календарь.
— Может, он куда вышел? — сказал почтальон, поддав коленом оттягивавшую плечо битком набитую сумку.
— Господин доктор, — крикнул Карл, — вам деньги!
— Чего кричать? — недовольно сказал почтальон. — Может, там никого нет. Дверь-то заперта?
Карл нажал на ручку, дверь была не замкнута, он чуть отворил ее и неуверенно ступил на порог. Он стоял не двигаясь одно мгновенье, потом вдруг попятился, захлопнул дверь, обернулся и прижал створку спиною.
— Постой, — дохнул он, — может… может, нужен свидетель. Не уходи. Я сейчас.
Он побежал, точно на улице, высоко вскидывая ноги, по коридору, по лестнице, скачками через несколько ступеней, на самый верх и бросился к комнате Гофман. Никто не ответил на его отчаянный, поплывший по дому стук, он кинулся назад, и тут из ванной вышла Гофман.
— Фрейлейн доктор… господин доктор!
Он не мог сдержать дыхание и махал руками.
Не спрашивая, она поняла, что нужно, так же как Карл, бежать, мчаться, нестись. Но на ней был купальный халат.
— Сейчас оденусь. Что случилось?