Повести и рассказы
Шрифт:
А вино, хранившееся у пана ксендза, было, если и не совсем такое, какое Христос сотворил в Кане Галилейском, то, во всяком случае, не ниже того по качеству. Целебное вино. Очень полезное для излечения плоти и для поддержки духа, оскудевшего в борьбе с соблазнами грешного мира. Пан ксендз на себе испытывал благотворное влияние замечательного Асти.
Пути, которыми проник в кладовые пана ксендза этот несравненный напиток, были не совсем обычными. Если для приобретения золота пану ксендзу пришлось немало потрудиться, поволноваться и даже поделиться с кем следует, то в том, как пан ксендз стал владельцем замечательного вина, прямо чувствовался указующий перст всевышнего.
Давно уже, несколько лет тому назад, местечковый доктор Тадеуш Нехода, старый, но еще по-молодому энергичный человек, пошел наперекор пану ксендзу. Он незадолго до этого перебрался в местечко из Варшавы. Хороший был доктор, мастер своего дела, но, кроме того, что нужно знать доктору, знал многое такое, что доктору
Пан ксендз считал, что деление общества на богатых и бедных установлено самим богом, существовало от века и будет существовать всегда. Конечно, две трети прихожан пана ксендза жили очень бедно, но ведь никто не запрещает им разбогатеть, а если богатство не дается в руки, то, значит, такова воля всевышнего. Бедность же некатолической украинской части населения пан ксендз считал естественным и единственно правильным условием существования для еретиков и был бы крайне недоволен, если бы бог по ошибке дал богатство кому-либо из них. И совсем не дело доктора вмешиваться в дела всевышнего и разъяснять голытьбе причины их бедности. Недаром с самого своего приезда Тадеуш Нехода не понравился пану ксендзу. И сын его Ян, студент, учившийся в Варшаве и только на каникулы приезжавший к отцу, тоже весь в отца. Пан ксендз долго терпел старого доктора, хотя и чувствовал, что не такими покорными год от года становились прихожане, и все ниже падал авторитет святого костела и самого ксендза. Терпел и даже не роптал вслух, но и не оставался безучастным, особенно после того как убедился, что доктору Тадеушу Неходе стало что-то известно о комбинациях с золотой костельной утварью. Незадолго до войны жандармы увезли старого доктора. Искали и сына, но не нашли. А вскоре дошли до местечка слухи, что умер старый доктор Тадеуш Нехода в варшавской тюрьме. Правда, гораздо раньше в местечке заговорили, что основные материалы, разоблачающие противоправительственную деятельность старого доктора, жандармы получили от пана ксендза. Говорили, что причиной всему — нарушенная паном ксендзом тайна святой исповеди, но кто из уважаемых людей станет обращать внимание на разные вздорные слухи, тем более на слухи, позорящие служителя церкви.
Правда и то, что одна из самых глубоковерующих прихожанок костела, старая Казимириха — жена сапожника Юзефа, арестованного одновременно с доктором, — простоволосая, с растрепанными космами седых волос, плача и причитая, прибежала к пану ксендзу. Она долго билась о землю на его дворе, перемежая горькие безнадежные рыдания с озлобленными криками и нечестивыми проклятьями по адресу пана ксендза и даже святой католической церкви, а будучи с позором изгнана из ксендзовского дома, повесилась в ту же ночь на старой ветле, стоявшей у самых окон костела. Все это на несколько дней взволновало тихую заводь местечка, послужило причиной разных злокозненных слухов, даже вывело пана ксендза из душевного равновесия, но в конце концов все кончилось именно так, как было угодно всевышнему.
Пан ксендз был твердо убежден в том, что его действия абсолютно совпадают с волей творца и, что не менее важно, с указаниями его наместника на земле, святого отца из Рима.
Даже оставаясь наедине с самим собой, пан ксендз не видел в своих действиях ничего такого, что противоречило бы святым догмам религии. Разве Христос не учил подчиняться властям и разве святая римская церковь не вела из века в век жестокую борьбу с бунтовщиками и крамольниками, со всеми, кто считает, что счастливую и радостную жизнь можно установить здесь на земле силами самих людей, а не за гробом, не в райской обители. По указанию властей и с помощью жандармов всякие нежелательные разговоры в местечке были быстро прекращены, а сам пан ксендз, кроме всего положенного за такую важную для власти услугу, получил в свое распоряжение вино, обнаруженное в кладовых старого доктора.
Говорят, что вино доктор выдавал неимущим больным для поддержания сил, но пан ксендз никогда этому особенно не верил. Уж в чем, в чем, а в глупости ксендз обвинить старого доктора не мог и не допускал мысли, чтобы прекрасное душистое Асти доктор выдавал местечковой голытьбе. Просто, по мнению пана ксендза, старый доктор понимал вкус в вине, и, наверное, тоже был не дурак выпить.
Таким образом, пан ксендз более всего был озабочен тем, как сохранить в целости свое золото и вино, хотя считалось, что пан ксендз небогат и что золота у него вообще не водится. О вине, конечно, все уже забыли, но если немцы, разместившись в доме пана ксендза, пронюхают о золотых и винных запасах, хранящихся в погребе, то… Нет, почтенный священнослужитель совсем не хотел, чтобы немцы узнали, что он, ксендз, совсем не так уж беден. Вместительность немецких карманов и желудков пан ксендз помнил еще с прошлой войны. Нет, вино, собственное вино, тем более настоящее Асти — это вам не позолоченный свинец из костельной ризницы. А слитки золота, в которые пан ксендз в свое время превратил священные сосуды костела, эти тяжелые, но совсем не громоздкие слитки были, по мнению пана ксендза, укрыты совсем ненадежно. Одним словом, пан ксендз пришел к убеждению, что дома золото и вино прятать невозможно. Хотя, конечно, немцы высококультурны и европейцы в полном смысле этого слова, но в завоеванной стране… в общем, пан ксендз решил, что такими ценностями рисковать нельзя. Их надо спрятать и надежно спрятать.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в темную сентябрьскую ночь, когда все местечко спало, пан ксендз вышел из калитки своего дома, и в руках его был не привычный увесистый посох с серебряным набалдашником, а просто железная лопатка-заступ.
Хотя ночь была тиха и безмятежна, но линия темного горизонта во многих местах была выщерблена заревом далеких пожаров. Это надвигались фашисты.
В глухом, заросшем кустами углу местечкового выгона пан ксендз сразу нашел то, что ему было надо. Недаром в последние дни святой отец уделял все послеобеденные часы благочестивым размышлениям в наиболее укромных уголках выгона. В одном из них, среди сплошных зарослей терновника, пан ксендз облюбовал замечательное местечко. Ни у кого никогда не могло появиться желание пробираться сквозь терновые кусты, сплошь усаженные такими длинными и острыми колючками. Сам пан ксендз никогда бы сюда не пробрался, если б случайно не нашел старую тропинку, уже основательно заросшую вереском и шиповником. Тропинка, которой много лет никто не пользовался, привела пана ксендза на вершину холма, замыкавшего выгон. С другой стороны холма заросли терновника сливались с опушкой леса. В самой середине зарослей был маленький пятачок свободной земли. На нем-то пан ксендз и решил создать укрытие для своего сокровища. Более всего пану ксендзу нравилось то, что этот свободный от зарослей пятачок находился на самой макушке холма, видимой из окон его дома. Все-таки и приглядывать можно, и если что подозрительное… Но о такой возможности пан ксендз старался не думать. Ведь без воли всевышнего ни единого волоска не упадет даже с головы грешника. А пан ксендз не был грешником. Со всевышним он находился в приятельских отношениях и вполне мог рассчитывать на его поддержку.
Ночь была темна, но в меру, и очень прохладна. Работа спорилась. Через несколько часов основательная яма, из которой едва высовывалась макушка ксендза с круглой, как блюдечко, тонзурой, была готова. Прихожане никогда не поверили бы, что их обремененный преклонным возрастом и болезнями духовный наставник способен один выворотить такую кучу земли, хотя ведь прихожанам совсем не обязательно знать всю правду про своих пастырей. Достаточно и того, что пастыри знают всю подноготную своих пасомых.
На следующую ночь из ворот ксендзовского двора выехала тяжело нагруженная повозка. На это никто не обратил внимания. Такие же повозки выезжали из многих дворов. Фашистская армия была уже близко, и селяне торопились подальше запрятать нажитое многими годами труда имущество.
На повозке пана ксендза стояли четыре тумбообразных тюка, обшитых брезентом. Пани Ангелина, дальняя родственница, управляющая всем хозяйством ксендза, женщина благочестивая, ровного характера и приятного телосложения, целый день трудилась вкупе с паном ксендзом, переливая вино в четыре двухведерные толстостенные бутыли. Бутыли были очень старинные, из толстого зеленого стекла и для сохранности вставлялись в тяжелые свинцовые чехлы. До этого они добрых два столетия валялись в кладовых костела. Для чего они употреблялись раньше, никто уже не помнил. Но в том, что они все же сохранились, Пан ксендз определенно усматривал божественное предопределение. Теперь эти бутыли, наполненные вином, вставленные в свои надежны чехлы и доверху обшитые брезентом, солидно чернели на повозке. Рядом с ними лежал скромный тючок, тоже обшитый брезентом. Пан ксендз очень поднатужился, когда выносил его во двор и взваливал на телегу, а пан ксендз, несмотря на возраст, был еще, как говорится, мужчина в соку. Ох и тяжело снимать весь этот груз с повозки и спускать в яму. Пан ксендз и пани Ангелина совсем измучились, пока сделали все, как надо.
Предварительно пан ксендз, опустившись в тайник, закопал в самое дно ямы небольшой тючок, а затем уже сверху были поставлены и закрыты сосуды с вином, и земля добросовестно утрамбована. Затем, уничтожая следы своей работы, пан ксендз проявил замечательные знания и способности в маскировке. Он и пани Ангелина трудились столь вдохновенно, что совсем не замечали пота, градом лившегося с их лиц. Пан ксендз даже ни разу не вспомнил про боли в пояснице, на которые он жаловался прихожанам последние двадцать лет. Но зато, когда все было закончено, самый опытный глаз не разобрался бы, где, в каком месте маленькой полянки, среди терновника на вершине холма, скрыты главные сокровища пана ксендза. Закончив работу, пан ксендз и пани Ангелина даже обменялись чистым радостным поцелуем. Поцелуем безгреховным, не могущим кинуть никакой тени на высоконравственную особу пана ксендза.