Повести и рассказы
Шрифт:
Схватившись руками за голову и покачивая ею, как от нестерпимой боли, он закричал пронзительно, протяжно:
— А-а-а-а! — и смолк.
Юзеф подбежал к молодому паничу и, оправдываясь, заговорил:
— Пан Янек, я все время был при стаде, я не отходил никуда, пан Янек!
Но молодой хозяин, казалось, не слушал. Он стоял, весь измазанный землей и кровью, и смотрел на разорванный конский бок. К месту происшествия спешили полковые санитары.
Из ворот хутора вышел подполковник Шатов. Он остановился, увидев медленно ползущую к воротам
— Куда вы ползете? Стойте. Сейчас вас перевяжут санитары.
Но старуха, видимо, уже ничего не понимая, продолжала ползти. Указав вышедшему из ворот санинструктору на старуху, подполковник подошел к молодому хозяину хутора.
— Пан Янек, вы же сами видели, что я был все время при стаде. Пан Янек! Это совсем не моя вина, что все получилось так плохо, — умоляющим голосом причитал Юзеф.
Но Янек, видимо, еще не понимая, что здесь, на лужайке, между убитых быков и лошадей, валяются тела его отца и брата, не отрываясь, смотрел на издыхающую рядом лошадь.
— Пан Янек, что же вы молчите, пан Янек? — уже почти кричал Юзеф.
И пан Янек вдруг повернулся к нему. Тяжелый взгляд его остановился на перепуганном, дрожащем лице батрака.
— Ты! Ты! — визгливым голосом завопил Янек. — Куда смотрел? Почему раньше не загнал стадо?! — ударом кулака в лицо он опрокинул Юзефа на землю. — Ты! Ты! — голосил он, яростно пиная сапогом скорчившееся тело батрака. — Ты! Ты! Сволочь! Опять заснул!
Закрыв лицо и голову руками, Юзеф молча, покорно принимал побои.
Нурбаев первый кинулся на выручку батрака. Он уже размахнулся и… валяться бы хозяину рядом со своим батраком от справедливой солдатской затрещины, но разведчик встретился, взглядом с подполковником. Вместо удара, Нурбаев крепко ухватил взбесившегося хуторянина за шиворот и круто повернул его лицом к командиру полка.
— Что вы! Как вам не стыдно? Чем виноват этот человек? — строго заговорил Шатов. — Вы бы лучше вот так гитлеровцев били, чем своего же брата-поляка. Стыдно.
Хуторянин взглянул на Шатова. Видно было, что он напуган вмешательством русского подполковника и не прочь был бы убежать, но рука Нурбаева продолжала крепко держать его за воротник.
— Отпустите его, Нурбаев! — приказал Шатов и, обращаясь к Янеку, спросил: — Вы понимаете по-русски? — Тот отрицательно мотнул головой. «Врет», — подумал Нурбаев. Да и подполковник, видимо, уверенный, что хуторянин лжет, добавил:
— На территории, отвоеванной Советской армией у гитлеровцев, восстанавливать фашистские порядки мы никому не позволим. Запомните это. Панской Польши больше не будет.
Янек молча смотрел, как санитары положили на носилки его отца и брата, увидел поредевшее стадо, которое разведчики старались согнать в кучу, увидел туши убитых коров, и подбородок его задрожал. По пыльным щекам, оставляя грязные дорожки, покатились слезы, и ярость его сменилась отчаянием. Схватившись за голову руками, Янек плашмя грохнулся на землю и истерически закричал. Он бился головой о землю, скреб ее руками, набирая полные горсти разрыхленного взрывами чернозема, и продолжал громко причитать.
Молча и хмуро смотрели на него солдаты.
— Смотри, как убивается, бедняга, — соболезнующим голосом тихо проговорил пожилой автоматчик и медленным движением стащил со своей головы пилотку. — Горе-то какое. И отца и брата сразу. Почитай, всю семью! Не знаете ли, есть мать-то у него аль нет?
Ему никто не ответил.
Командир санитарного взвода подошел к подполковнику:
— Товарищ гвардии подполковник! Убитых отнесли в дом. Скота побито около тридцати голов, придется срочно закопать. Жара. Кроме того, ранено шесть коров и двенадцать овец. Как с ними быть?
— Дело хозяина. Хотя раненый скот мы могли бы купить, если он хорошо упитан.
Командир санвзвода подтвердил, что упитанность скота очень высокой нормы. И в борщ и с кашей хорошо пойдет.
— Лейтенант Чернов! — приказал Шатов командиру разведчиков. — Пошлите бойца за помпохозом. Пусть купит у хозяина подбитых коров.
Командир санвзвода наклонился над голосившим хуторянином, предлагая ему выпить что-то успокаивающее, но тот, отмахнувшись руками, продолжал биться головой об землю.
— Что он кричит, друг? — спросил Нурбаев Юзефа, стоявшего рядом с ним и концом грязного рукава вытиравшего разбитые губы.
— Он очень страдает, пан! — ответил Юзеф. — Эти несчастные снаряды разорили молодого хозяина. Убито тридцать коров и лошадей. И какие лошади! И какие коровы! Большой урон пану хозяину сделан, большой урон. Горе большое для пана.
— Постой, постой, товарищ, — взволновался Нурбаев. — Ты, наверное, не так говоришь. Скот побили — ерунда; скот нажить можно. Вот отца, брата нажить нельзя. Это совсем плохо. Об этом плачет твой хозяин.
Юзеф иронически скривил свой распухший рот и, понизив голос, ответил:
— Об этом он завтра горевать будет, когда ксендз и соседи на похороны придут. А сейчас пану Янеку горевать нечего. Один хозяин остался, делиться не с кем. Земля — его, скот — его, имущество и деньги — тоже его. — И Юзеф подмигнул Нурбаеву подбитым глазом.
Лейтенант Чернов, молча слушавший этот разговор, усмехнулся и подошел к подполковнику. Переданные подполковнику слова батрака о том, из-за чего сейчас убивается молодой хуторянин, показались Шатову невероятными.
— Да что он, зверь, что ли? Этот самый пан. Может, врет Юзеф?
— Не похоже на это, товарищ подполковник. Я ведь по-польски тоже кое-что уже понимаю и, мне кажется, Юзеф правильно говорит. Янек горюет не об отце с братом, а о своем погубленном скоте.
Вопли Янека стали затихать.
— Прислушивается! — усмехнулся Чернов.
Подполковник круто повернулся и пошел к хутору. Из ворот навстречу командиру полка спешил майор — его помощник по хозяйственной части. Вместе с ним Шатов направился в дом. У самого крыльца Шатова окликнули: