Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга
Шрифт:
Мне всегда почему-то казалось, что крестьянин-кулак у Кузнечного рынка смотрит побеленными, незрячими глазами не вперед в будущее, а в прошлое. Наверное, виной тому два невысоких здания на противоположной стороне переулка. Одно старинное с барельефами на античные темы, дом Каншиных, неизвестного архитектора. Типичное двухэтажное здание начала позапрошлого столетия. А на другом доме (Кузнечный пер., 4) [133] сильно затертые ремонтами, в барочном обрамлении — женские лица. Похоже, это — барыня, а мужик у Кузнечного — ее бывший крепостной. Два века, две эпохи, две страны смотрят друг на друга.
133
Особняки
На многие невеселые размышления наводит это соседство. А не эта ли помещица хлестала по щекам и сдавала в солдаты предков крестьянина, стоящего у рынка? А не ее ли усадьбу и ее потомков жег и грабил он в 1905 или в 1917 годах? И где оно, благоденствие, где оно, торжество справедливости, ради которого призывали встать «проклятьем заклейменного»? Не задумываясь, что проклятьем заклеймен не рабочий человек и не пролетарий, которого никогда и никто не проклинал, а Сатана. Вот он и явился. А ведь об этом предостерегал человек, живший в этом переулке. Следующее по переулку за рынком здание — квартира Ф. М. Достоевского, потому и улица носит его имя.
По этому переулку вдоль дровяных складов он ходил во Владимирскую церковь, церковь особую еще и тем, что «отбивал» ее, национализированную, и превращал в действующий православный храм еще один великий и любимый мною человек — Лев Николаевич Гумилёв. Он был первым церковным старостой возрожденного прихода.
Сегодня Владимирскую площадь, церковь и знаменитую колокольню, построенную в подражание Пизанской башне, добивают новые русские, построившие на месте дома поэта Дельвига чудовищный и очень современный по безобразности стеклянный дом. Удивительное дело — денег много, возможностей — море, техника сказочная, а вот малая и, казалось бы, бесполезная деталь — общая культура?..
В которой необходимы: и совершенно ненужная латынь, и мертвый греческий, и мои любимые маскароны. Нет их, и не то, что дворец возвести, а и дом-то начнут строить, а все консервная банка или, увеличенный до размеров наркотического бреда спичечный коробок получается. И на какую бы сторону его не ставили, и до каких бы высот не вздымали, а все стакан получается, ну хоть ты тресни! Единственное, что говорят, прекрасно: «Чем больше строительство, тем больше украсть умелым людям можно». Это не наша тема. Убежден, она скоро или попозже заинтересует прокуратуру.
Да, а на Кузнечном, перед рынком, особенно задумываться не советую — мигом кошелька лишитесь. Место и теперь еще — лихое.
Я помню, как здесь толклась послевоенная барахолка, как затягивал плотный человеческий ком потных, трусливых и жадных, как крысы, торговцев, принесших продавать или менять на хлеб последнее барахлишко. Затянутые в людской водоворот с Владимирской площади бедняги вылетали на улицу Марата, под мемориальной доской (с профилем старушки, идиллически повествующей, что здесь был домик Арины Родионовны — няни А. С. Пушкина), в чем мать родила.
А над всем этим орущим, вопящим, толкающимся, матерящимся людским месивом торжественной парой проплывали два милиционера на белых конях.
И потом, когда барахолку передвинули на Обводный, место все равно оставалось нехорошим. Кузнечный считался самым дорогим рынком Ленинграда. Этот памятник НЭПу так и не стал знаком народного процветания. Как прежде, так и нынче, народу он не по карману.
Когда
В античной мифологии они не главные, в олимпийскую дюжину не входят, однако пользы от них предостаточно.
Вертумн (Vertumnus, от лат. vertere — превращать) — древнеиталийский бог времен года и их различных даров, потому он изображался в разных видах, преимущественно в виде садовника с садовым ножом и плодами. Ему ежегодно приносились жертвы 13 августа (вертумналии). Вертумн был латинским и в то же время общеиталийским богом, родственным Церере и Помоне, богиням хлебных растений и фруктов.
Помона (Pomona от пат. древесный плод) — римская богиня древесных плодов, супруга Вертумна. У Овидия встречаем миф о том, как Вертумн добился взаимности Помоны, остававшейся холодной ко всем лесным ухажерам. Вертумн прибегал сначала к разного рода превращениям, до старухи включительно, но победил Помону, только явившись в своем настоящем образе — светлого, как Солнце, юноши.
К этому следует добавить, что по имени этой богини названа целая наука помология — наука о яблоках, ее родоначальником был русский гений А. Т. Болотов. А нам-то эти боги зачем?
Дворцовая наб., 34, здание Малого Эрмитажа (1784–1775 гг., арх. Ж.-Б. Валлен-Депамот).
Во-первых, все мужские маскароны либо возникающие из растительного декора, либо превращающиеся в растительный орнамент, скорее всего, маскароны Вертумна, а женские — Помоны (хотя иногда может быть и Дафна, и другие нимфы).
Во-вторых, дом, ставший свидетелем трагических событий, о коих поведем рассказ, украшен, тут уж без сомнения, выразительными и многозначными маскаронами Вертумна, Помоны (Гермеса и др.), а в декоре наполнен всеми плодами земными.
Это здание, построенное по проекту Л. Н., А. Н., Ю. Ю. Бенуа и А. И. Гунста и принадлежавшее Первому Российскому страховому обществу, являлось одним из самых крупных и роскошных доходных домов Петербурга. В доме проживали представители столичной аристократии, высокопоставленные чиновники, коммерсанты, писатели. После Октября 1917-го дом национализировали и квартиры в нем стали предоставляться партийно-советским руководителям Петрограда — Ленинграда. К тому времени уже сложилась новая партийная элита и соответствующая номенклатурная практика. Руководителю высокого уровня по должности полагалась квартира, и она была предоставлена С. М. Кирову — в доме № 26–28 по Каменноостровскому проспекту.
Каменноостровский пр., 26–28
Здесь и до С. М. Кирова жили многие советские и партийные руководители, в том числе Зиновьев. Предоставленная Кирову пятикомнатная квартира площадью 200 кв. метров была хорошо обставлена, пригодилось и реквизированное ранее имущество: посуда, мебель и т. д. Киров с женой приехали налегке, буквально с двумя подушками и одеялами!
Сергей Миронович Киров — давно стал частью петербургско-ленинградского мифа советских времен. Его представляют в качестве некоего антипода Сталина, «любимого всей партией и всем рабочим классом СССР, кристально чистого и непоколебимо стойкого партийца, большевика-ленинца, отдавшего всю свою яркую славную жизнь делу рабочего класса, делу коммунизма», дескать, Киров мог стать «демократической» альтернативой Сталину, за что и поплатился. Убийство в Смольном Сергея Кирова, первого секретаря Ленинградского губкома (обкома) партии и секретаря Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б), 1 декабря 1934 года было использовано Сталиным для развязывания массовых репрессий.