Повести моей жизни. Том 1
Шрифт:
Конца его слов не было слышно.
Мы спешно отправились в указанном направлении. По дороге мне надо было переменить прорвавшуюся портянку в одном из лаптей на запасную, и потому я свернул под овин, говоря Союзову:
— Иди один, подожди меня за мостиком!
Перевязав на ноге все, как следует, я вышел из овина. На дороге невдалеке стояла кучка деревенских девиц, о чем-то разговаривавших между собою. Зная, что они не пропустят меня без расспросов и узнают по голосу, я прошел по снегу вдали от них и вышел на мостик через речку.
Было почти совсем темно, снег густо валил мелкими хлопьями. Союзова нигде
«Значит, пошел, не дожидаясь меня», — решил я и, свернув налево, почти побежал за ним по следу, засыпанному наполовину снегом.
Почти вся речка уже замерзла и тоже покрылась снегом, только кое-где на быстринах зияли черные полыньи воды. Там, где берега были пониже, мне очень трудно было отличить, где кончается берег и начинается речка. Совсем было легко провалиться в нее в случае неверного шага.
Вдруг след, по которому я шел, пропал совсем.
Я позвал Союзова несколько раз, но он не отвечал. В поле кругом меня только шумела вьюга и летали в полутьме хлопья снега.
— Не провалился ли он в речку? Не утонул ли? — пришла мне в голову мысль.
— Союзов! Союзов! — закричал я снова в отчаянии.
Никакого ответа.
— Верно, у него закружилась голова от слабости, — подумал я. — Он зашатался и провалился в речку.
Порыв страшной тоски овладел мною. Я успел сильно полюбить Союзова за время наших скитаний. Его душа была такой детски чистой, его ум так стремился к правде и добру, так отзывался на все хорошее. И вот верный товарищ моего пути погиб перед самым его концом! Больше нет его следа, а рядом чернеет в снегу глубокая полынья.
— Союзов! Союзов! — взывал я снова в отчаянии.
Я попытался подойти поближе к полынье, но снег обвалился под моей ногой, и я только вовремя отдернул ее, чтоб не провалиться самому. Здесь ничего нельзя было сделать. Если он провалился, то его не найдут до весны. Но, может быть, он ушел далее и только вьюга засыпала его след? Мне показалось, что в некоторых местах видны углубления, похожие на совершенно занесенные человеческие следы, но их было лишь два или три.
Я побежал, увязая по колена, далее. Поле давно сменилось редким еловым лесом, и я даже не мог заметить в наступавшей ночной темноте, идет ли моя речка прямо или кружится.
Верно ли я расслышал в деревне, что за мостиком надо идти по берегу налево, а не направо? — подумал я. — Но нет, в моих ушах еще звучал старческий слабый голос из окна: «Через мосток налево». Не сбился ли я на какую-нибудь другую речку?
Уже часа полтора я с невероятнейшими усилиями шагал по сугробам снега, проваливаясь на каждом шагу. Я изнемогал и готов был упасть от усталости, но и это сделать было негде: я утопал теперь в болоте, засыпанном по тоненькому льду снегом. Моя нога уходила туда по колено и постепенно покрывалась при своих подъемах на воздух ледяной корой. Вдруг я провалился в воду чуть не по самый пояс. Я инстинктивно лег остатком тела на поверхность снега и покатился по нему, наподобие бревна, назад, туда, где я шел раньше, несмотря на то что пила и мешок, висевшие за спиной, сильно мешали мне. Но они вдавливались в снег, когда я переворачивался на спину. Решившись наконец подняться, я пошел обратно, вставляя ноги в свои собственные следы, которые скоро оказались засыпанными снегом.
Наконец я выбрался к знакомому мне мосту.
— Может быть, старик ошибся, сказав: «Через мосток налево»? Может быть, надо направо?
Чтоб согреться, я пошел в этом направлении, сообразив, что не может же такая незначительная река и выходить из болота и входить в болото. И действительно, через четверть часа я добрался до другой деревни, которую тоже не мог узнать в ночной темноте и метели. И здесь в одной избе светились окна, т. е. была вечеринка. Подойдя к ней, я вытащил из кармана свои часы и посмотрел на них при свете из окна: стрелка показывала начало двенадцатого, я блуждал более трех часов.
Мне ничего не оставалось, как постучать в окно и спросить, далеко ли нужная мне деревня.
— Недалеко, рядом! — ответил мне мужской голос, приподняв слегка нижнюю раму, опускавшуюся, как занавес, по крестьянской обычной конструкции. — Иди прямо до конца улицы, а там налево по загуменкам одна дорога. А ты отколе?
— Иду из Костромы в Вятское, да запутался, переночую у кума. Спасибо! Прощай!
И я быстро ушел, зная, что иначе должен буду поименовать и самого воображаемого кума.
Пройдя, как было сказано, я попал в большое село и при самом входе увидал знакомый мне дом Ильичей, а налево, по другую сторону улицы, и сеновал, в котором я скрывался. Я быстро взбежал по высокому крыльцу в знакомые мне сени, распахнул дверь в комнату и там тотчас увидал обоих Ильичей и самого Союзова в полушубках и с фонарями в руках.
— Слава тебе господи! — воскликнули все хором. — А мы-то сейчас собирались идти искать тебя по лесам!
— Да как же ты заблудился? — спросил меня Союзов. — Ведь так легко было дойти!
— Как легко? Он велел идти налево от моста, а это направо!
— Нет, он сказал: «Направо».
— Нет, я хорошо помню, — он сказал: «Через мосток налево!»
— Ты не расслышал до конца, — ответил Союзов. — Он сказал: «Через мосток налево и идите по берегу речки направо!»
Мне сразу стало все ясно. Я действительно не расслышал среди шума вьюги конца фразы.
— А почему же ты не подождал меня за мостком? — спросил я его.
— Да меня встретили девки, заговорили. Я видел, как ты прошел снегом в стороне от дороги, раньше меня, и пошел догонять тебя, но за вьюгой не было видно, куда ты пошел!
— Я пошел налево, пока не провалился по пояс в болоте версты за три оттуда.
И, распахнув свой полушубок, я показал им свои штаны, покрытые замерзшей болотной грязью до самого верха.
— Господи Исусе! — воскликнул, качая головой, старик отец. — Да ты там по речке-то в самую что ни на есть топь угодил! Как только тебя не засосало?
Я рассказал им, как я сейчас же повалился на спину и выкатился назад, вытащив из грязи свои завязшие ноги.
Все меня похвалили за такую находчивость. Я был немедленно переодет во все сухое. В меня влили для предупреждения лихорадки целый стакан водки, накормили яичницей, напоили чаем с сушками, т. е. деревенскими крендельками в виде согнутых колец.