Повести моей жизни. Том 2
Шрифт:
Было бы лицемерием с моей стороны и сильной неправдоподобностью сказать, что мне не было жутко в момент прохождения перед шестью дюжими лапами, уже протянувшимися к нам, да и рука Ольги, продетая в мою, сильно прижалась ко мне в этот критический момент.
— Видел? — сказала она, когда мы уже достаточно ушли и, повертывая в боковой переулок, увидели, что нас никто не преследует. — А квартира за занавесками освещена!
— Видел. А ты видела, что горшок с цветами стоит на своем надлежащем месте?
— Да.
— Надо переменить систему сигналов, эти более не годны.
Когда мы вновь пришли к Кравчинскому, туда вбежал, весь возбужденный, Александр Михайлов.
— Как дела у Буха? — спросил он меня прежде всего.
— Арестованы.
Я быстро рассказал ему о сигнале и о своем двукратном путешествии.
— Вы оба счастливо отделались, — проговорил он. — А у меня-то что вышло!
Он махнул рукой.
— Что такое?
— Подхожу я к квартире Трощанского по противоположной стороне улицы. Там горит лампа, как обыкновенно, и знак безопасности переставлен после ночи на надлежащее место. Вхожу я и звоню. Дверь отворяет жандармский унтер.
— Здесь, — говорю, — живет модистка?
— Здесь, здесь, пожалуйте! — отвечает он.
Что мне было делать? Я знаю, что никакая модистка тут не живет, что она этажом выше.
— Нет, — говорю, — я ошибся квартирой, она не похожа на ту, куда я хожу. Это, очевидно, выше!
А тут еще выскочили два других городовых.
— Пожалуйте, — говорят, — господин, мы вас должны отвести в участок, там разберут!
— Зачем в участок? — спрашиваю.
— Нечего, — говорят, — разговаривать. Поведем его, Василий, а Федор и Павлов пусть сторожат еще!
Вот двое из них повели меня по лестнице. Выходим на улицу. Тут как выхватил я свой никелированный наручник да как блеснул им у них перед самыми глазами! Оба заорали в страхе и отскочили в сторону. А я бросился бежать по переулку!
— Держи его, лови!.. — закричали они, пустившись за мной. — Стой, стрелять будем!
А я увидел перед собой забор дровяного двора, припрыгнул, схватился обеими руками за его верх, и — откуда только сила взялась? — в один миг перескочил на другую сторону! Слышу, они кричат за забором, тоже хотят перепрыгнуть, но обрываются, а я бегу дальше к противоположному концу большого двора, сплошь уложенного рядами дров, бревен и тесу. Злющая собака напала на меня, а я, отмахиваясь от нее своим кастетом, добежал до противоположной стороны, там снова перескочил на заднюю улицу, в которой не было ни души. По ней я вышел уже на людные улицы, сел на извозчика и поехал сюда.
Мы все слушали его рассказ, как сказку.
«Да, — думал я, — вот началась она, настоящая деятельность: с борьбою, с опасностями, с приключениями! Кто победит теперь? Гражданская свобода или политический абсолютизм? Свет свободной науки или принудительная тьма старинного неведения? Нам нанесли тяжелый удар, выхватив из нашей среды половину товарищей. Сомкнем же за ними ряды!»
— Знаешь? — сказал мне Кравчинский, как бы угадывая мои мысли и отведя Ольгу и меня в другую комнату. — Я теперь уже давно формально член их тайного общества.
И он указал на комнату, в которой оставил Александра Михайлова.
— «Троглодитов»? — воскликнул я, повторяя непроизвольно кличку, данную Клеменцем этому кружку по причине неизвестности квартир его членов никому постороннему.
— Да. В программу его входят: деятельность в народе путем пропаганды, агитации и деятельность по способу Вильгельма Телля на равных правах с народническим способом пропаганды. Хочешь войти и ты?
— Да! — ответил я решительно. — Ведь кружок, основанный нами после освобождения из заключения, теперь рассеялся и я свободен, а «троглодиты» мне всегда очень нравились.
— А вы хотите? — обратился он к Ольге.
— Тоже.
— И Перовская согласна! — дополнил Кравчинский. — Значит, ряды пополнены!
Мы все трое возвратились обратно.
— Они присоединяются к нам! — громко сказал Кравчинский оставшемуся в комнате Александру Михайлову.
Тот подошел к нам, крепко пожал обоим руки и поцеловал меня.
— Теперь, — сказал он, улыбаясь, — вам нужно только прочесть наш устав и дать слово подчиняться ему. Вас обоих мы уже давно голосовали без вашего ведома и единогласно решили принять, как только вы выразите согласие. Но я вас предупреждаю, что устав требует от всякого входящего отдать в распоряжение общества всю свою жизнь и все свое имущество.
— Это и хорошо! — ответил я за нас обоих.
— Итак, — сказал Кравчинский, — отныне нет более «троглодитов»! Мы в память Чернышевского и его погибших в Сибири товарищей будем называться, как и наш журнал: «Земля и воля»!
XV. «ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ» [66]
1. В редакторском звании
— Ну что же? — спешно спросил меня Александр Михайлов, которого после Кравчинского любил я более всех среди моих товарищей за его беспредельную самоотверженность. — Скоро вы окончите редактирование первого номера?
66
Рассказ «Земля и воля» напечатан в «Голосе минувшего» за 1915 г. (№№ 4 и 5) как продолжение повести «За свет и свободу».
Вопрос шел о задуманном нами свободном журнале «Земля и воля». Он должен был печататься в нашей тайной типографии, в устройстве которой Михайлов принимал деятельное участие.
— Уже все готово! — ответил я ему. — Кравчинский написал чрезвычайно поэтическую статью, начинающуюся словами... Впрочем, нет, я лучше прочту тебе конец ее целиком.
Я вынул статью из своего портфеля и начал ему читать:
«Оставьте катехизисы и учебники! Погрузитесь в великое море народное, раскройте ваши очи, разверзайте уши! Прислушайтесь к рокоту волн народной жизни, уловите ту струю, которая прямо брызжет из сердца народного, и тогда смело беритесь за руль вашей лодочки и сильным ударом бросайте ее туда, в самую середину ее! Радостно подхватит она вас и высоко, высоко подбросит на своих могучих волнах! Труден ваш путь. Много утесов и подводных скал коварно сторожат вас на пути. Немало водоворотов в глубине этого неизведанного моря. Нелегко отличить действительные жизненные стремления массы от уродливых болезненных продуктов ее ненормальных условий.
Но разве трудность пугает борца? Разве не в них черпает он новые силы для их преодоления? Веруйте в свой народ, веруйте в себя!» [67]
— Да, очень поэтически написано, — прервал меня Александр. — Но только ведь это все устарело. Мы все уже погружались в народное море и разверзали свои уши. Но что же нового для себя мы там услышали? Ряд матерных выражений, пересыпающих каждую фразу даже в приятельском разговоре? Ведь и сам ты говорил не раз, что мы, интеллигенция, должны поднимать полуграмотную часть населения, хотя бы она и была в тысячу раз многочисленнее нас, до своего умственного и морального уровня, а не опускаться до нее самим? А тут выходит как будто обратное.
67
Приведенное Н. А. Морозовым место взято из передовой статьи № 1 журн. «Земля и воля» от 25 октября 1878 г. В обширной статье «От редакции» говорится о целях и задачах журнала, о намечаемой обществом деятельности. Здесь, между прочим, читаем: «Социализм — высшая форма всеобщего, всечеловеческого счастья, какая только когда-либо вырабатывалась человеческим разумом. Нет для него ни пола, ни возраста, ни религии, ни национальности, ни классов, ни сословий! Всех зовет он на чудный пир жизни, всем дает он мир, свободу, счастье, сколько каждый может взять! В этом и только в этом та непреодолимая, чарующая сила, которая влечет в ряды социалистов все свежее, чистое, бескорыстное». Обращаясь к убийству шефа жандармов, в связи с которым царское правительство и его прислужники распространяли на революционеров клевету, будто им вообще не дорога человеческая жизнь, автор статьи пишет: «Господа филистеры! Поверьте же, что для нас личность человека не менее священна, чем для вас, рукоплещущих бесцельному истреблению сотен тысяч людей из-за честолюбивых династических фантазий и допускающих гибель миллионов рабочего люда, чтобы только не поступиться некоторой долей своих скотских наслаждений». Журнал обращается к своим друзьям: «Не звать их на продолжение начатой борьбы намерены мы... Напротив того, хотим предостеречь их от... увлечения этого рода борьбой... Мы должны помнить, что не этим путем мы добьемся освобождения рабочих масс. Против класса может восстать только класс; разрушить систему может только сам народ» (сб. «Революционная журналистика 70-х годов», ред. В. Богучарского, стр. 68 и сл.).