Повести о прозе. Размышления и разборы
Шрифт:
Анна никуда не может уйти от себя.
Добрый идальго Алонзо начитался книг, и книги, создав жажду подвига, вывели его из обычного. Доброта дала подвигам Дон Кихота иную, новую окраску и направила подвиги к поискам «Золотого века».
Слабость, болезни, изнеможение могли закончить конфликт Дон Кихота. Конфликт Пиквика — в его темпераменте, несоответствии мальчишеской души с внешностью и положением рантье; конфликт не трагичен и кончается комфортабельным отдыхом.
Конфликты толстовских героинь —
Поэтому Толстой обставляет образ Катюши описанием полета голубя, описанием цветущей сирени, весеннего вскрытия реки, грозной луны и, дав ей одновременно увлечете ярким бархатным платьем, показывает реальную неистраченность огромных жизненных сил.
Толстовские конфликты все основаны на чрезвычайности обычного, на том, что человек — очень человек и поэтому он не может быть среди людей, которые от привычки и усталости уже не люди.
Любовь толстовских женщин вдохновенна.
О характере ви?дения и о строении глав
Самое замечательное в толстовских пейзажах — способ их восприятия героем.
Эмоциональное состояние героя делает пейзаж таким, каким он существует на самом деле, не внося в него привычности восприятия прохожих.
Остановка внимания делает обычное чудесным.
Солнечный каток, деревья в снегу, ослепительная девушка Кити, ослепительное солнце, лед, который первый раз режется сталью, — это эмоция Левина.
Поэтому Толстой редко пользуется метафорой: она ему не нужна для вскрытия сущности вещей.
Развернутая метафора «Хаджи-Мурата», упрямо борющегося не за свою жизнь, а за свое право на гордость, — это не метафора-картина, это метафора-мысль, она доказывает необходимость сопротивления для живущего и видящего.
Гегель писал, что метафорическое выражение заставляет дух «…углубиться в созерцание родственных предметов»[280]. Репей у дороги и Хаджи-Мурат — человек, забывающий себя, — родственны; созерцание их рядом открывает в созерцаемом новое.
Метафоры Толстого — это метафоры героев, а не обстановки. Это метафоры-итоги.
Одна из основных метафор, развивающих тему «Анны Карениной», — это любовь-буря. Метафора тщательно подготовлена.
Анна Каренина переполнена жизнью. В XVIII главе Вронский видит ее на вокзале: «Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке».
Анна Каренина еще не влюблена, но она должна быть влюблена, она переполнена жизнью.
Вронский начинает преследовать ее.
Каренина уехала из Москвы. Глава XXIX начинается так: «Ну, все кончено, и слава богу»! —
Начинается поездка, чтение романа. «Герой романа уже начал достигать своего английского счастья, баронетства и имения, и Анна желала с ним вместе ехать в это имение, как вдруг она почувствовала, что ему должно быть стыдно и что ей стыдно этого самого».
Начинаются воспоминания о Москве, о бале, это не анализ, это эмоция бала. «Она чувствовала, что глаза ее раскрываются больше и больше, что пальцы на руках и ногах нервно движутся, что внутри что-то давит дыхание и что все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее».
Дальше начинается бессвязный сон о мужике, который «принялся грызть что-то в стене…».
Поезд идет: что-то стучит, что-то сверкает в метели, которая разыгралась за стенами бегущего сквозь пургу вагона.
Поезд подъезжает к станции. Анна выходит на освещенную платформу.
Глава посвящена подсознанию Анны, показанному в момент ее полусна.
XXX глава начата так: «Страшная буря рвалась и свистела между колесами вагонов, по столбам из-за угла станции. Вагоны, столбы, люди, все, что было видно, — было занесено с одной стороны снегом и заносилось все больше и больше. На мгновение буря затихала, но потом опять налетала такими порывами, что казалось, нельзя было противостоять ей. Между тем какие-то люди бегали, весело переговариваясь, скрипя по доскам платформы и беспрестанно отворяя и затворяя большие двери».
Буря дана как веселая и непротивоборимая, и в этой буре она видит Вронского, который за ней поехал.
Буря — это как бы погруженная в реалистическое повествование метафора. Вронский, показанный в колеблющемся свете фонаря, связан с бурей, когда он говорит Анне: «— Вы знаете, я еду для того, чтобы быть там, где вы… я не могу иначе.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепетал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь».
Буря — это любовь. Любовь приходит в ряд сцеплений. Сперва Анна отослала от себя Вронского.
«В Петербурге, только что остановился поезд и она вышла, первое лицо, обратившее ее внимание, было лицо мужа. „Ах, боже мой! отчего у него стали такие уши?“ — подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру и особенно на поразившие ее теперь хрящи ушей, подпиравшие поля круглой шляпы. Увидав ее, он пошел к ней навстречу, сложив губы в привычную ему насмешливую улыбку и прямо глядя на нее большими усталыми глазами».