Повести о совести
Шрифт:
– Так, значит, Кислов стоящий врач?
– Еще какой!
– Пускай приедет на беседу со мной, сойдемся, будет ему квартира, в течение года будет.
Фимкин уговорил Кислова, тем самым прикрыл себя, так как испытывал страх перед новым делом. Жена Кислова была рада переезду в родной город, Михаил тоже был рад работать под руководством одного из ведущих хирургов страны. Луганцев и Кислов работали на одной волне, с этим классным анестезиологом профессор впервые выполнил операции на пищеводе и легких под эндотрахенальным наркозом, а позже и на сердце. А Фимкин был на подхвате, зато времени на сбор информации обо всех и каждом у него было
Время – самый лучший мастер, факир и маг, оно лечит и калечит, учит и карает, но главное, идет, бежит, не останавливаясь, кто-то успевает за ним, кто-то отстает, но время этого не замечает.
Прошли годы, ученики Луганцева стали маститыми хирургами, защитили кандидатские диссертации. Первым был Шинкаренко, Лида написала, он оформил, заучил и защитил, через год Виталий Карпович стал доцентом. Крылья за спиной Шинкаренко начали расти быстро, но он старался этого не показывать, хотя людей вокруг себя «кучковал», правда, их агитировать особо было не нужно, молодые аспиранты и клинические ординаторы, врачи больницы сами признали его лидером, доцент все-таки.
«Виталий Карпович все успевает, целый день пашет в клинике, диссертацию написал по ночам и за докторскую взялся, не каждый такое сможет», – так рассуждала молодежь и стремилась работать без устали, теперь перед ними был пример не только шефа.
Пахал и Фимкин, но не «на плантации», а рядом, со временем он научился давать наркоз, случаи выбирал легкие, беспроигрышные, иногда даже мылся на операции, демонстрируя свою незаменимость. В бытовых беседах с людьми далекими от медицины Генрих позиционировал себя правой рукой шефа, его убедительным речам верили и он наслаждался своей ложью, однако над кандидатской диссертацией работал, потихоньку «клепал», иногда приписывая и придумывая.
Александр Андреевич внимательно следил за работой всех диссертантов, но как-то в последнее время упустил из виду Кудрякова, полагая, что особый контроль за ним не нужен. Однако на досуге профессор задумался: «Шинкаренко уже доцент, а Фёдор все еще не защитился. Что-то завозился мой первый ассистент у операционного стола с научной работой». Тут же пригласил Кудрякова и начал внимательно и придирчиво изучать его наработки, затем поднял глаза:
– Вы, глубокоуважаемый Фёдор Трофимович, что сразу докторскую диссертацию защищать собираетесь?
– Почему, Александр Андреевич?
– Да потому! Ты уже две трети докторской написал. Садись-ка, голубок, за стол, отбрось часть отмеченного мной материала и через неделю принесешь мне черновик кандидатской, а защитишься, тебе и до докторской рукой подать будет. Наработки хорошие! Очень хорошие!
Эту неделю будешь сидеть дома, и работать, в клинику ни ногой, без тебя обойдемся.
Через четыре месяца Кудряков с блеском защитился по чисто хирургической теме. Выводы диссертации были почти учебным пособием для торакальных хирургов. Не прошло и года, как Фёдор Трофимович стал еще одним доцентом на кафедре, на пенсию ушел пожилой Светлогорский. Ветерана на заслуженный отдых проводили торжественно с участием большого начальства.
Шестое десятилетие двадцатого века подходило к концу, клиника Луганцева, как ее называли в народе, стала мощным хирургическим центром в СССР. Хирурги клиники брались за самые сложные операции, больные с заболеваниями пищевода ехали сюда со всей страны. Научные статьи сотрудников кафедры печатались во всесоюзных и республиканских медицинских журналах, эти работы ждали редакторы, они были актуальны, отличались прекрасным анализом немаленького числа пролеченных больных.
Авторитет Луганцева был непререкаем, в городе его знали все от мала до велика, к нему на осмотр стремилось попасть множество пациентов, и профессор почти никому не отказывал. Единственное, что он не любил, так это консультировать в обкомовской больнице. Основная масса лечившихся здесь больных были люди как люди, однако неработающие жены некоторых партийных и советских работников, видимо устав от безделья, требовали от врачей, сами не зная что. Как-то, осматривая одну из таких дам, Александр Андреевич заключил:
– Вы абсолютно здоровы, мадам.
– Я вам не мадам, а советская женщина. Если вы не находите у меня болезни, так отправьте на консультацию в Москву.
– К какому врачу, позвольте вас спросить?
– Тоже мне, профессор! А не знает, к какому врачу отправить больную женщину!
– Больную, знаю к кому направлять, а здоровую – нет.
– У меня кружится голова, у меня слабость, боли в животе, – кипятилась семипудовая баба.
– Меньше кушайте, особенно жирного. Больше ходите, гуляйте на свежем воздухе и все пройдет.
– Это я и без вас знаю, профессор, – с сарказмом прервала Луганцева пациентка. – Так вы не направите меня в Москву?
– Нет. Нечего вам там делать.
– Тогда я вас направлю на ковер к секретарю обкома партии.
– Ну, голубушка, в таком тоне я с вами разговаривать не намерен. Прошу покинуть кабинет.
Дама удалилась, раздраженно хлопнув дверью.
На следующий день профессор пригласил к себе доцента Шинкаренко:
– Виталий Карпович, а не хотелось ли вам принять на себя одну из моих обязанностей?
У Виталия загорелись глаза, он давно мечтал, он ждал, когда шеф начнет его выдвигать.
– Вам, моему первому доценту, хочу поручить консультировать пациентов в обкомовской лечебнице. Мне, честно говоря, жалко тратить время на осмотры здоровых людей, а посему прошу вас заняться этим. Говорить ты умеешь, убеждать тем более, а главное, как хирург и ученый созрел для этих целей. Однако не забывай, будешь в чем-то сомневаться, зови, разберемся вместе.
Луганцев даже не спрашивал согласия Виталия, он все прочел в его светящихся счастьем глазах. Шинкаренко, будучи обкомовским зятем, знал, что значит быть рядом с сильными мира сего, но если не мира, то хотя бы области.
– Постараюсь не подвести, Александр Андреевич!
Самому же Луганцеву не нужно было тянуться к партийным начальникам, они и без того уважали профессора, ибо почти у каждого кто-то из родственников был пациентом талантливого врача. Сам первый секретарь обкома Алексей Михайлович Просвещенцев любил побеседовать с известным ученым на самые разные темы. Они говорили не только о развитии здравоохранения и образования, но и о новых премьерах в театрах, строительстве библиотек. А иногда вечером просто гуляли по городу, любуясь новыми зданиями лучших архитекторов страны и не менее талантливых строителей. Луганцев часто брал на такие прогулки маленького Сашу и вообще он в любое свободное время старался быть с сыном. Александру Андреевичу очень хотелось воспитать себе достойного наследника, у него не получилось это со старшим сыном, потому он всю свою любовь отдал второму, озорному и сообразительному мальчику.