Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)
Шрифт:
— Так.
— Нет, тут не «так». Тут начинка… А какая?
Петр Арианович пожал плечами.
— Что же, брезгуете нашим обществом? — не отставал дядюшка. — Мы ничего. Пьяненькие, но… У нас культурному человеку не пить нельзя!
Петр Арианович отвернулся и занялся шаром.
— Потому что болото, провинция, — продолжал дядюшка. — Потому что рак на гербе… Весьегонск!
— Я сам из Весьегонска, — коротко сказал учитель, прицеливаясь по шару.
— Я ж и говорю, — подхватил дядюшка. — А с кем тягаться вздумали? Страшно сказать —
— Да что вы привязались: провинция, провинция! — вступился за Петра Ариановича фельдшер. — А Ломоносов откуда был?
— Ну, Ломоносов! Сравнили! То академик! И в Петербурге! Добро бы господин Пирикукий… то бишь Ветлугин… в Петербурге жил… А у нас в Весьегонске академий нет.
Приятели вразнобой поддержали дядюшку:
— В Калуге, говорят, тоже учитель на звезды собрался лететь! Все ракету какую-то строит…
— В Козлове и того лучше: не учитель — часовщик новые растения стал выдумывать!
— Ну вот видите, видите? Вот она вам, провинция ваша!
Дядюшка захохотал.
Петр Арианович с полным самообладанием натирал кий мелом.
— Могу продолжить список, — как бы вскользь заметил он.
— Собой?
— Зачем же? Было бы нескромно — собой. Но из своей области, из географии… Есть такая гипотеза Вегенера — о пловучих материках. Теперь на ней, можно сказать, весь мир держится. А ведь гипотеза не Вегенера.
— Чья же?
— Нашего с вами соотечественника. Сорок лет тому назад книгу издал. И где? В Ливнах. Слышали про город такой?
— И про город не слышал и про соотечественника… Фамилия-то его как?
— Неизвестна фамилия. Так и осталась неизвестной…
— Опять насмешили! Неизвестна! Зачем же старался, лбом стену прошибал?
— А он не для себя. Для славы России.
— Ах, славы! — Дядюшка подмигнул приятелям. — Все слава, слава… Ну именно — чудаки! В каждом городе по чудаку!
— Какие же чудаки! Патриоты России!
Дядюшка удивился:
— Этак, скажете, и вы — патриот России?
— Да.
Дядюшка вдруг обиделся:
— Позвольте! Если вы патриот, то кто же тогда я?
Он обвел всех оскорбленным взглядом. Вид у него был, наверное, очень глупый, потому что в бильярдной засмеялись.
— Нет, не шучу! Господин Ветлугин говорит: я, мол, патриот России! Хорошо-с! Кто же тогда мы все? — Он сделал паузу, потом ударил себя кулаком в грудь: — Врете! Я патриот, я!…
— Почему?
— То есть как это — почему? Потому что доволен своим отечеством. Зако-за-а-конопослушен! Не придумываю всяких теорий. Служу…
Петр Арианович усмехнулся.
— Ни к чему ваша усмешка! — Дядюшка рассердился. — Служу, да! А вы? Острова нашли? Не верю в ваши острова! Не видал!
Петр Арианович, не обращая больше внимания на его болтовню, стал расплачиваться с маркером.
— Не верю! — продолжал выкрикивать дядюшка, бестолково размахивая руками и обращаясь больше к висячей лампе, чем к Петру Ариановичу. — Ни в часовщика не верю, ни в этого… с ракетой! Ни в острова там какие-то еще!… Скорей я… — Он оглянулся, подбирая сравнение.
Оно должно было быть хлестким и кратким. Что-нибудь вроде пословицы или афоризма. Требовалось выразить в одной фразе все свое превосходство над этим «очкарём» с утиным носом.
На фоне звездного неба четко вырисовывался купол собора. Чуть поодаль торчала каланча пожарной части, словно это была долговязая шея великана, с любопытством заглядывавшего в сад через деревья. Еще дальше темнели крыши домов.
Весьегонск был строен прочно, на века. В его приземистых домах можно было отсидеться от жизненных бурь, как в бревенчатых блокгаузах во время осады.
Сравнение пришло.
— Скорее я… — Дядюшка покачнулся, чуть было не упал, но удержался за бильярд широко расставленными руками.
Приятели нетерпеливо подались вперед, открыв рты, будто приготовившись к артиллерийскому залпу.
— Скорее Весьегонск с места сойдет, — крикнул дядюшка, — чем ты свои острова найдешь?…
Залп грянул.
Много раз потом представляли мы с Андреем эту сцену. В ней, наверное, было что-то пошлое. С сухим щелканьем сталкивались и разлетались шары. Раздавались возгласы: «К себе в середину!», «Кладу своего в левую лузу!» У стен, хватаясь от смеха за животы, корчились «Рыцари Веселой Утробы». А посредине стоял дядюшка. Лысина его воинственно сверкала. Одну руку он устремлял вперед с видом пророка, другой продолжал цепляться за спасительный бильярд.
Спор закончился безобразно, скандалом.
Кажется, не насладившись до конца триумфом, дядюшка захотел удержать Петра Ариановича. Он потребовал вина и стал упрашивать, чтобы тот выпил с ним на брудершафт. Повторялась, в общем, обычная, известная уже читателю, программа смехотворных издевательств. Петр Арианович попытался уйти, но ему преградили дорогу к двери. Дядюшка уцепился за рукав его кителя. Рукав треснул.
Тогда Петр Арианович пустил в приставалу шаром.
Их кинулись разнимать. Подскочил Фим Фимыч, до того смирно сидевший в уголке и что-то записывавший в блокнотик. Толпа подхватила его, дядюшку, Петра Ариановича, вынесла из бильярдной и потащила к выходу из Летнего сада.
В тот же вечер, пылая жаждой мщения, дядюшка сделал обыск на моей полке с тетрадями и книгами…
Глава десятая
ТРОЙКА ПО ПОВЕДЕНИЮ
Меня разбудили шелест перевертываемых страниц и сердитое бормотание.
Открыв глаза, я увидел дядюшку, который сидел на корточках в нескольких шагах от кровати, спиной ко мне, и рылся на книжной полке.
— Поглядим, поглядим, — бормотал дядюшка с ожесточением, — каков он из себя, этот патриот, поборник славы отечества!