Повести о войне и блокаде
Шрифт:
Ворошиловские крылатые слова «малой кровью и на чужой территории» в финскую войну 1939-1940 годов и позже, в 1941-1942 годах, в период Великой Отечественной войны, звучали просто кощунственно, так как результаты были диаметрально противоположными.
Через много лет после той войны, уже в 1990-е годы, работая над Книгой Памяти, мой отец Разживин Евгений Николаевич смог выяснить место, где был похоронен его отец и мой дед – начальник штаба батальона 316-го полка 18-й стрелковой дивизии старший лейтенант Николай Разживин. Раньше было известно только то, что в феврале 1940 года в ходе советско-финской войны это соединение попало в окружение и было практически полностью уничтожено. Информация о потерях в том конфликте тщательно скрывалась от общественности. Спустя 50 с лишним лет мы узнали, что дед похоронен в поселке Леметти Питкярантского района Республики Карелия. Оттуда была передана капсула с землей с братской могилы солдат и офицеров, среди
Нынешние историки называют 105-дневную войну (начавшуюся 30 ноября 1939 года и закончившуюся 13 марта 1940-го) агрессией против независимой Финляндии. Вероятно, так оно и было, по крайней мере такие выводы напрашиваются сами из рассекреченных ныне документов той поры. Но бытуют и другие точки зрения, например высшие государственные интересы СССР…
Ясно одно: что к этой войне наша страна готовилась не один день и даже месяц. И вот 30 ноября 1939 года начались боевые действия на фронте от Баренцева моря до Финского залива. В начальный период советские войска насчитывали 425 тыс. человек, 1 тыс. 200 самолетов, 1 тыс. 476 танков, 1 тыс. 576 орудий. Их поддерживали силы и средства Балтийского и Северного флотов.
И этого оказалось недостаточно.
Финляндия же располагала почти 300 тыс. солдат и офицеров, 768 орудиями, 26 танками, 114 самолетами, 14 боевыми кораблями. Недостаток военной силы компенсировался другим. Финская природа встретила красноармейцев лютыми морозами, минус 45 градусов, непроходимыми дорогами, лесными завалами. Серьезной преградой являлись двухметровый снежный покров, хорошо подготовленные укрепления и заграждения, основу которых составляла линия Маннергейма. Глубина ее укреплений достигала 95 км в глубину и 135 – по фронту. На этой территории были оборудованы более 2 тыс. дотов и дзотов, многие километры проволочных заграждений в 15-45 рядов, две сотни километров лесных завалов, 80 км надолбов в 12 рядов. А также хорошая индивидуальная выучка, героизм и самоотверженность финских солдат и офицеров, их желание во что бы то ни стало отстоять свою независимость и территориальную целостность своей родины. Это недостаточно учитывалось в наших штабах.
Наша армия победила во многом благодаря гигантскому перевесу во всех отношениях (еще бы, нас было 180 млн, а их – всего 3). К началу завершающего этапа войны, к 11 февраля, на фронте было собрано уже до 1 млн человек, что примерно равнялось численности 40 дивизий того времени. Мы понесли огромные потери: 126 тыс. 875 человек убитыми и 264 тыс. 908 – ранеными и обмороженными. Финская армия понесла потери в шесть раз меньше: 23 тыс. – убитыми и 43,5 тыс. – санитарными потерями.
Называются и другие цифры – и больше, и меньше. Но вышеназванные представляются все же более реальными.
ОДИН ИЗ МНОГИХ
Одним из этих 126 тыс. 875 павших в ту войну бойцов и командиров был мой дед – начальник штаба (старший адъютант) 3-го стрелкового батальона 316-го стрелкового полка 18-й Ярославской краснознаменной стрелковой дивизии, входившей в состав 56-го корпуса и 8-й армии. Армия воевала в Средней Карелии, между Ладожским и Онежским озерами.
Мой отец навсегда запомнил, как 14 февраля 1940 года, в день рождения младшего брата, его мать Елизавета Леонидовна подозвала к себе своих троих сыновей – старшего Юрия, среднего Женю и младшего Валентина, обняла всех и сказала:
– Будьте мужественны, мои родные, мы остались одни. Ваш папа Николай Иванович Разживин пал смертью храбрых в бою за нашу родину… Как будем жить без него, не знаю…
В то время семья старшего лейтенанта Разживина, как и многие другие семьи, осиротевшие в один миг, оставалась в Медвежьегорске, где был расквартирован полк, до конца войны. В городок вернулись лишь несколько человек, по счастливой случайности и по разным причинам сумевшие убыть с фронта до полного окружения и уничтожения дивизии. Вскоре дивизию (или то, что от нее осталось) расформировали. Правда, отнимать, кроме номера, было нечего. Люди погибли, а боевое знамя и вооружение достались в качестве трофеев противнику. Через некоторое время бабушка получила в Ленинграде комнату в коммуналке на Старорусской улице и ежемесячное дедушкино жалование в 860 рублей, что по тем временам уже было немало.
ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ…
В кадры Красной армии дед был призван в 1932 году. Сначала командирские курсы, потом различные командные должности. Одно время он даже возглавлял химическую службу 18-й дивизии, штаб которой дислоцировался в Петрозаводске.
В 1938 году он был назначен на должность начальника штаба 3-го стрелкового батальона в 316-й стрелковый полк в Медвежьегорск. Тогда еще по-старому начальники штабов назывались адъютантами и старшими адьютантами батальонов, полков и т.д. (Это ничего общего не имело с адъютантом его превосходительства.) Дивизия формировалась в Ярославской области, и в ней служили многие земляки деда и бабушки – выходцы из Ростова (теперь Великого). Дальше – общая судьба для того времени. Служба, служба, служба… Бабушка, будучи человеком образованным – учительницей и одной из шести дочерей хранителя библиотеки Ростовского кремля, возглавила женсовет – стала женоргом, то есть женским организатором. Она учила грамоте солдат и играла главную роль в самодеятельной постановке «Царской невесты». Дед в редкие свободные от службы моменты охотился, принося домой богатую добычу, щедро делясь ею с земляками-соседями. Он, так же как его дед и прадед, был удачливым охотником. У деда была замечательная охотничья собака Лайка, за которой часто ухаживал мой отец. Дед был замечательным лыжником. Предметом его гордости были настоящие финские лыжи и пьексы.
НАКАНУНЕ
Мирная жизнь продолжалась недолго. В марте 1939 года переговорный процесс между правительствами СССР и Финляндии зашел в тупик окончательно. Руководству страны было абсолютно понятно, что Финляндия никогда не примет неприемлемых для нее условий – не отдаст, пусть и в обмен, своих территорий. В СССР шла подготовка к войне. Вовсю работала пропаганда, клеймившая злобного несговорчивого соседа-агрессора. Мы готовились первыми дать сдачи финнам.
К этому времени из пограничных районов практически завершилось отселение местных жителей. Летом был разработан план на случай возможной войны. Еще в марте командующий войсками Ленинградского военного округа (ЛенВО) командарм 2-го ранга К.А. Мерецков, посетивший пограничные районы, сделал вывод о том, что, в принципе, финская армия способна вести наступательные боевые действия. Поэтому по его плану соединения и части округа сначала должны были сковать наступающего агрессора, а затем нанести ему контрудар и разгромить на его собственной территории. В 316-м полку, так же как и во многих других частях округа, проводились тактические занятия и боевые стрельбы, готовилось лыжное и другое имущество.
Осенью 1939 года полку, как и всей дивизии, командованием Ленинградского округа была поставлена задача: убыть на прикрытие государственной границы. В первых числах сентября к границе выдвинулся гаубичный артполк, а потом уже и другие части дивизии. У бойцов было приподнятое настроение. Пропаганда действовала расхолаживающе на личный состав, всячески принижая возможности будущего противника.
Как результат – полк готовился никак не к длительной войне, а к легкой прогулке. Среди бойцов и командиров царили шапкозакидательские настроения. «Мы им вмиг покажем, как посягать на нашу родину, и вернемся через несколько дней», – повсюду витали разговоры между бойцами. В подтверждение этому в казармах оставили наряд – дневальных и сухой паек для них всего на несколько суток. При погрузке в эшелон многое имущество полка также оставили на зимних квартирах. Например, необходимые в полевых условиях так называемые тревожные чемоданы всего офицерского состава остались стоять в полковом клубе. Их потом выдавали вдовам. У отца остались сильные детские впечатления о том, как даже легкие танкетки остались в парке техники за ненадобностью в «молниеносной» войне.
Такие мысли о собственном превосходстве и недооценке «слабого» противника навевались сверху. Пропаганда оказывала армии медвежью услугу. Честно говоря, переоценка своих сил и недооценка «слабого» противника, коим, по нашему мнению, являлась и Финляндия, не раз служили в нашей истории недобрую службу. Наши песенники Покрасс и Д'Актиль загодя для поднятия духа сложили удалую песню под названием «Принимай нас, Суоми-красавица». В ней пелось:
Сосняком по откосам кудрявится Пограничный скупой кругозор. Принимай нас, Суоми-красавица, В ожерелье прозрачных озер! Ломят танки широкие просеки, Самолеты кружат в облаках, Невысокое солнышко осени Зажигает огни на штыках. Мы привыкли брататься с победами, И опять мы проносим в бою По дорогам, исхоженным дедами, Краснозвездную славу свою. Много лжи в эти годы наверчено, Чтоб запутать финляндский народ. Раскрывай же теперь нам доверчиво Половинки широких ворот! Ни шутам, ни писакам юродивым Больше ваших сердец не смутить. Отнимали не раз вашу родину – Мы пришли вам ее возвратить. Мы приходим помочь вам расправиться, Расплатиться с лихвой за позор. Принимай нас, Суоми-красавица, В ожерелье прозрачных озер!