Повести о войне и блокаде
Шрифт:
– Что это со мной? Я так испугалась.
– Я тоже, – успокоила соседку Бабаня. – Это у вас был обморок. И все.
Выяснилось вскоре, что на платформе все живы. На соседних вроде тоже, хотя и спрашивали: «Нет ли у вас на платформе врача?»
Так и доехали до Гатчины, без потерь, если не считать Лёнькину тюбетейку, которая улетела в неизвестном направлении, когда Лёнька помогал Бабане принять сидячее положение, после того как в нее попала «бомба».
От Гатчины ехали в вагоне дачного поезда. Бабаня всю дорогу просила Лёньку не говорить маме
Бабаня сдала Лёньку маме и сразу заторопилась на свою Гончарную.
– Ты хоть чаю попей, – уговаривала ее мама.
– Нет-нет! Надо спешить. Приезжайте на блины. На ночь тесто заквашу, – пригласила их Бабаня и, многозначительно посмотрев на Лёньку, уехала.
Мама обняла Лёньку и вдруг заплакала.
– Ты чего плачешь? – прошептал Лёнька. – Все же хорошо. Лучше расскажи, как тут у вас в городе, какие новости.
НОВОСТИ
Мама перестала плакать и прошептала:
– Что же вы так долго не приезжали? Я извелась вся. У меня и есть нечего. Никого нет, я и не готовлю. Будем пить чай с сахаром. Согласен?
Лёнька попросил маму открыть чемодан и достал из него завернутую в непромокаемую бумагу драчену.
– Это тетя Вера нам на дорогу положила, – сказал он гордо, – а мы про нее забыли из-за этой… Лёнька чуть не брякнул про бомбежку, но вовремя захлопнул рот ладошкой, чтобы не выдать Бабаню.
Но мама так обрадовалась драчене, что не обратила внимания на Лёнькин жест. Она разрезала драчену на четыре части, и они стали пить чай. Лёнька откусывал кусочек драчены, потом брал в рот кусочек сахара, запивал это глотком горячего чая и слушал мамины новости. А новостей оказалось много.
Оба соседа ушли на фронт. Муж тети Вари – красноармеец-пулеметчик, а Полинин муж – командир с двумя красными кубиками в петлицах.
– А папа? – спросил Лёнька.
– А папу на фронт не пустили.
– За что? – обиделся Лёнька.
– Не за что, а почему, – поправила Лёньку мама. – Папу оставили на заводе и назначили начальником штаба МПВО завода.
– А начальник – это тоже командир? – спросил Лёнька и вспомнил, что на фотографии у отца в петлицах было три треугольничка.
Это когда он служил в Красной армии.
Мама кивнула и на вопрос, где же папа, объяснила, что МПВО – это местная противовоздушная оборона, а потому папа находится на казарменном положении. То есть он и днем и ночью должен быть на заводе.
Лёнька обрадовался: он подумал, что папа будет стрелять из пушки по фашистским самолетам. Но мама покачала головой и перешла к другим новостям.
К Полининым детям приехала бабушка, а уехать не может. Ее город заняли немцы. Бабушка спит на кухне, на плите. Потому что в комнате она не поместилась.
А еще теперь в магазинах все продают по карточкам. Без них ничего купить нельзя.
– Даже конфеты? – удивился Лёнька.
Мама вздохнула и показала Лёньке продуктовые карточки с талончиками на хлеб, крупу, жиры и сахар.
Мама положила на стол карточку на хлеб и велела Лёньке завтра выкупить хлеб и поехать с ним к тете Мане.
– Она тебя покормит, – сказала мама, – а вечером я что-нибудь придумаю.
На этом новости кончились, и Лёнька вдруг почувствовал, что очень устал. Он улегся на свою кровать с пружинным матрасом и сразу уснул. И ничего ему не приснилось. Потому что кто устал, тому ничего присниться не может.
УНТЕР-ОФИЦЕРША
Тетя Маня – родная сестра Лёнькиной мамы. Лёнька в детстве звал ее Малеей, а теперь называет тетей Маней. Потому что вырос. Вот.
А тетя Маня весело называет себя унтер-офицершей, хотя ее муж – двухшпальный командир Красной армии. Но когда она в него влюбилась, он был унтер-офицером и георгиевским кавалером в царской армии. Это во время войны 1914 года.
Жила тетя Маня с мужем и сыном Юрашей в большой-большой комнате. В большой-большой коммунальной квартире. Соседей было так много, что Лёнька их даже не считал. Тетя Маня встретила Лёньку, и они пошли по длинному коридору в комнату.
В большой-большой тетиманиной комнате помещалось так много всяких вещей, что Лёнька удивлялся: зачем столько шкафов, стульев и всякого другого? Посредине комнаты стоял большой квадратный стол, над ним висела лампа под желтым абажуром. У одной стены стоял диван, у другой – кровать. А еще в комнате стоял стол с чернильницей, крышка которой была в виде красноармейской буденовки. Стол называли письменным, и Лёнька иногда раскрашивал за этим столом нарисованных Юрашей красноармейцев. Юраша вырезал их из бумаги сразу по пять в ряд и объяснял Лёньке, в какой цвет красить форму красноармейцев.
Между окон в комнате стоял комод, покрытый кружевной скатертью. Над комодом висело зеркало, а рядом с ним висели необыкновенные часы. Это кроме тех, которые с боем, над письменным столом.
Про эти часы Лёнька знал замечательную историю. Такие часы извозчики-лихачи вешали на толстом шнуре себе на спину, чтобы седок мог видеть, что его доставили на место в оговоренное время. Часы и сегодня висели на толстом шнуре, и весу в них было не меньше кило.
Так вот, давным-давно, еще до революции, Лёнькин дед пошел на станцию с этими часами, чтобы поставить на них точное время. За ним увязалась собачонка – как о ней говорили, маленькая, черненькая, хвост крючком.
На станции собачонка стала лаять на жандарма, а тот сапогом спихнул ее под поезд. Дед раскрутил на шнуре часы и хлопнул ими по жандармской голове. Жандарм остался жив, а деда посадили в тюрьму, где он сидел до самой революции. Вот такой замечательный был у Лёньки дед.
В комнате Лёнька первым делом подошел к комоду. Он потрогал знаменитые часы, заглянул в зеркало и сел за стол. Тетя Маня села напротив и спросила:
– Что это у тебя?
– Хлеб, – ответил Лёнька, – мама велела прийти с хлебом.