Повести. Очерки. Воспоминания

Верещагин Василий Васильевич

Пришло на память и то, что она нередко чувствовала на себе его долгий, упорный взгляд, за те минуты, когда он полагал ее занятою чем-нибудь и не замечающею этого. Сколько раз он, как школьник, старался извернуться, когда она перехватывала этот взгляд и спрашивала: «Вы хотите мне что-нибудь сказать, Сергей Иванович?»

«Как же я не понимала всего этого прежде? Ведь это так ясно! Будто так ясно? Ясно, ясно!» А засохшие цветы, забытые им в книге, она их хорошо узнала: те самые колокольчики, которые она сорвала, гуляя с ним, и потом бросила; очевидно, он тайком поднял их и сохранил.

Почему-то ей сделалось весело и радостно.

Хорошо, что Надежда Ивановна подошла из госпиталя не сейчас, иначе она подумала бы, что с ее Наталочкою что-то неладно. Однако, когда тетка воротилась, она тотчас заметила чрезвычайную живость, чуть не восторженность племянницы.

— Был у нас кто-нибудь?

— Нет, тетя.

— Не было писем?

— Нет, не было, тетя.

— Ты что-то особенно весела? — не утерпела, чтобы не спросить, Надежда Ивановна.

— Нет, тетя, я как всегда; сегодня хорошая погода, так хорошо дышится.

«Уж об этом-то открытии никто не должен знать, — решила Наташа, — зато первый же раз, что увижу Сергея Ивановича, я буду наблюдать — у-у, как буду наблюдать за ним! Теперь он от меня ничего не скроет: все, все дознаю!»

Как ни хранила она, однако, свою тайну, должно быть, открытие это не на шутку взбудоражило ее, потому что Федор Иванович заметил нервность девушки и первый раз, за все время их совместной работы, сделал замечание за какой-то промах или недосмотр: «Это, верно, Плевна сбила вас с толку», — сказал он, пытливо глядя в ее лихорадочные глаза.

Впрочем, было отчего явиться и заправской лихорадке: четверо, коли не пятеро суток прошло со времени битвы, а еще не было никакого известия не только от Сергея Ивановича, но и от Володи: «Куда ни шло, первый… с него и требовать нельзя было, а Половцев-то?.. Верно, что-нибудь случилось. Жив ли он? Живы ли они?»

Вот, наконец, поздно вечером болгарин из комендантского управления с депешею! Наташа не утерпела, бросилась, вскрыла и… пошатнулась:

— Боже мой! Тетя! так и есть… Верховцев… — Да почему же так поздно? Депеша послана два дня тому назад! Почему вы не доставили ее раньше? — засыпала она вопросами болгарина, того самого, который устроил их на квартире и теперь ночью принес телеграмму, без него, вероятно, пролежавшую бы в комендантском управлении и еще два дня.

— Залежалась, много корреспонденции и занятий… все срочное, — бормотал тот в оправдание перед гневом хорошенькой барышни, не решаясь прибавить того, что только из любезности он взял на себя исполнение этой комиссии, не его, собственно, касавшейся.

— Ну, перестань же, душа моя, — унимала Надежда Ивановна по уходе молодого человека свою Наталку, старавшуюся скрыть охватившее ее волнение под напускным негодованием на позднюю передачу телеграммы. — Ты должна понять, что мы здесь не одни, не до нас…

— Где же нам найти его, тетя?

— Кого?

— Да Сергея Ивановича, тетя! Поймите, что он теперь, может быть, умирает на одной из этих ужасных телег, которые двигаются черепашьим шагом, или в каком-нибудь углу. Нам надобно его отыскать, тетя, понимаете, непременно! Может быть, от этого зависит его спасение.

— И отыщем, душа моя, только не горячись так; сделаем все, что будет возможно.

На другой день «сестры» встали ранее обыкновенного и пошли за город улицею, по которой обыкновенно двигались вереницы телег с ранеными.

Тотчас за чертою города они увидели приближавшийся транспорт. Быки лениво переступали по песчаной дороге, поднимая, несмотря на раннее время дня, громадные столбы пыли, скрывавшие от глаз удалявшуюся линию повозок. Сегодня их было менее обыкновенного, может быть, потому, что главная масса раненых была уже провезена.

Телеги двигались без шума, только поскрипывали плохо смазанные колеса да временами покрикивали погонщики. Некоторые солдаты, легко задетые в руку или голову, шли по сторонам дороги, опираясь на ружья и палки; другие сидели по телегам, кто раскинувшись, кто свернувшись, скорчившись. Одни спали или просто, подремывая, отдыхали на дне повозок; другие, сидя по краям, с повязками на лбу, на челюстях, на руках, исподлобья, сердито глядели на дорогу и на попадавшихся им здоровых людей, конных и пеших.

Транспорт раненых

— Дорогу давай! Не видишь, раненые? — строго окликали они не успевших вовремя посторониться.

Не особенно приветливо смотрели солдатики и на «сестриц», остановивших переднюю телегу вопросом: нет ли у них в транспорте раненого Верховцева?

— А кто они будут? — спросил фельдшер, сидевший с несколькими унтерами и фельдфебелями в этой рогожею крытой повозке.

— Ординарец генерала Скобелева, только он штатский, не офицер…

— Слышал что-то о них, — сказал, подумав с минуту, фельдшер, — только ведь их в телеге не повезут, господ редко возят в них, должно быть, их увезли в госпитальной повозке, если только они не трудные и не остались временно в дивизионном или в Булгарени…

— Мы получили известие, что его отправили в Систово.

— Ну, значит, уж в городе нужно искать их, а что приехали они навряд в телеге, должно быть, в госпитальной повозке, — подтвердил фельдшер и велел трогать дальше.

— Тетя, слышишь? Ведь это, должно быть, правда! Как мы раньше не догадались, что он уже, верно, приехал? И в самом деле, надобно было спросить по госпитальным повозкам. Я почти уверена теперь, что его провезли третьего дня, — помнишь, сколько столпилось тогда этих повозок на нашей улице? Тетя, милая, пойдем к главному доктору, попросим его разузнать, он хоть скажет, где нам искать!..

— Нет, душа моя, уж если сделали глупость, что пошли сюда — ты же приставала — так теперь не будем продолжать ее. Прежде всего, пойдем в наш госпиталь, а то Федор Иванович будет недоволен, — ведь больные останутся без перевязки, — у него и узнаем, где нам искать.

Наташа согласилась с тем, что это было самое лучшее, что они могли сделать, и даже удивилась, почему не додумалась до этого раньше. «Какая недогадливая! — мелькнуло у нее в голове. — Может быть, я буду причиною того, что он умрет; может быть, в это самое утро он уже умирает где-нибудь на руках фельдшера», — и она почти бегом пустилась по улицам, так что Надежда Ивановна в искреннем страхе не раз останавливала ее: