Повести. Рассказы
Шрифт:
— Не надо бояться. Это шанхайские бандиты имеют обыкновение «обдирать свиней», а мы люди культурные и такими делами не занимаемся. Раз у вас нет сувениров, что ж, будем считать, что нам не повезло. Ну, а теперь катитесь отсюда!
Не найдясь, что сказать, не успев даже натянуть как следует платье, не поднимая глаз, Бо-и и Шу-ци стремительно бросились вперед. Пятерка посторонилась, уступая дорогу, и, почтительно вытянув руки по швам, хором прокричала им вслед:
— Уже уходите? И чаю не попьете?
— Спасибо, не хочется… — крикнули на бегу старики, не переставая почтительно кивать головой…
«Возвращение
Это была превосходная гора, не слишком высокая и не слишком крутая. Здесь не было больших лесов, и можно было не опасаться тигров, волков или разбойников: словом, сущий рай для отшельников. Подойдя к горе вплотную, старики увидали нежно-зеленую молодую листву, золотисто-желтую землю и распустившиеся в траве мелкие розовые цветочки. Уже один вид горы радовал глаз и сердце. Полные радости, постукивая палками, братья шаг за шагом поднимались по горной тропинке. Отыскав наверху что-то похожее на выступ скалы над пещерой, они уселись там, вытирая пот и тяжело дыша.
388
Шоуяншань — название горы, на которой нашли приют братья Бо-и и Шу-ци после того, как оставили службу у царя У-вана.
Солнце заходило, усталые птицы с громким щебетанием возвращались в рощу, нарушая прозрачную тишину, окружавшую братьев, когда они поднимались на гору, но и теперь все продолжало им казаться новым и необычным. Шу-ци расстелил на земле халаты, но, прежде чем отойти ко сну, вытащил два узелка с едой, и вместе с Бо-и они свели все до крошки. Это были остатки милостыни, собранной по дороге; поскольку, лишь поднявшись на гору Шоуяншань, можно было приступить к исполнению обета «не есть чжоуского хлеба», они в тот же вечер доели его весь, с тем чтобы уже с завтрашнего дня твердо, без малейших послаблений, держаться принципа.
На рассвете стариков разбудили вороны, они снова заснули и проснулись уже ближе к полудню. Бо-и жаловался на боли в пояснице, а ноги у него ныли так, что он не мог подняться. Пришлось Шу-ци одному отправиться на поиски чего-нибудь съедобного. Тут-то и обнаружилось: то, что гора Шоуяншань была не крутой и не высокой, то, что на ней не было тигров, волков и разбойников, было, бесспорно, ее достоинством, но это же было и ее недостатком — под горой оказалась деревня с таким же названием, поэтому не только старики или женщины постоянно ходили сюда за дровами, но и дети любили здесь играть в свои игры; съедобных диких плодов или чего-нибудь похожего не было и в помине, все давно было обобрано.
Тогда он вспомнил о целебных грибах. На горе были сосны, но не старые, и вряд ли на их корнях росли грибы. А если бы и росли, то без мотыги их не достанешь, а мотыги у него не было. Вспомнил он и об осоте, но ему доводилось видеть только корни, он и понятия не имея, как выглядят листья этого растения: если бы даже осот рос у него перед носом, он бы его не узнал. А выдергивать на горе каждую травинку, чтобы посмотреть, какой у нее корешок, нечего было и думать. Шу-ци бросило в жар, лицо его запылало, он принялся скрести в затылке.
И сразу успокоился — будто его осенило.
— Ну, нашел что-нибудь? — нетерпеливо спросил Бо-и. — А то у меня от голода в животе урчит.
— Ничего нет. Попробуйте, братец, вот это.
Шу-ци поставил рядышком два камня, плоский камень положил сверху, а на него — хвойное тесто, набрал сухих веток и вздул огонь. Прошло довольно много времени, прежде чем послышалось легкое шипение сырого соснового теста и распространился тонкий аромат, от которого у стариков потекли слюнки. Довольный Шу-ци заулыбался: рецепт этого кушанья он узнал на пиру, когда ходил поздравлять министра Цзян Тай-гуна с восьмидесятипятилетием.
Тесто запузырилось и стало понемногу подсыхать, на глазах превращаясь в лепешку. Обернув руку рукавом халата, Шу-ци, радостно хихикая, положил плоский камень с лепешкой перед Бо-и. Тот подул на нее, попробовал отломить кусочек, с трудом отломил и торопливо сунул в рот.
Чем дольше он жевал, тем сильнее морщился, наконец, вытянув шею, выплюнул с отвращением и, укоризненно глядя на Шу-ци, запинаясь, произнес:
— Горько… рот дерет…
Шу-ци будто свалился в омут, все его надежды рухнули. Дрожащей рукой он отщипнул кусочек, разжевал: даже подобия не было чего-то съедобного, и впрямь горько… рот дерет…
Шу-ци сразу сник и бессильно опустился на землю, уронив голову. Но продолжал думать, мучительно думать, словно пытаясь выкарабкаться из омута. Размышляя, он вдруг представил себя ребенком: он, наследник правителя страны Гучжу, сидит на коленях у няньки. Нянька эта — деревенская и рассказывает ему сказки: о том, как Хуан-ди победил злого Чи Ю, [389] а великий Юй усмирил страшное чудовище Учжици, а еще о том, как в голодные годы деревенские жители ели папоротник.
389
Имеется в виду миф о борьбе мифического императора Хуан-ди против злого небесного божества Чи Ю.
Еще он вспомнил, как расспрашивал ее о папоротнике: какой он бывает, и тут же подумал, что видел недавно такое растение на горе. Ощутив вдруг прилив сил, Шу-ци встал, шагнул в заросли трав и стал искать.
Папоротника и вправду оказалось немало: не пройдя и одного ли, Шу-ци набрал с пол-охапки.
Он сполоснул папоротник в ручье и принес в пещеру; в качестве сковородки Шу-ци воспользовался тем же плоским камнем, на котором жарил лепешку из хвои. Листья быстро потемнели: папоротник был готов. На сей раз Шу-ци не рискнул предложить старшему брату первому попробовать кушанье. Он взял стебелек, положил себе в рот, зажмурился и стал жевать.
— Ну как? — нетерпеливо спросил Бо-и.
— Вкусно!
И старики, хихикая, принялись за жареный папоротник. Бо-и, как старший, съел на две пригоршни больше.
С тех пор они собирали папоротник каждый день. Сначала собирал одни Шу-ци, а Бо-и занимался стряпней; потом, когда Бо-и почувствовал себя лучше, он тоже принял участие в заготовках. Меню стало разнообразнее: папоротниковый суп, папоротниковый бульон, соус из папоротника, тушеный папоротник, молодые побеги в бульоне, вяленые молодые листья…