Повести
Шрифт:
Не многим нравятся наши рожи!
Нам свой удел и свой уют,
Валюту — через грязь дают!
И валюта пошла! Понемногу, граммами цеплялись золотинки на ртутных ковриках, забивали резиновые ячейки, бились серебряными рыбинами амальгамы в лотках съёмщиков. После отжига выдувались прилипшие к ним частицы породы, выбирали магнитом железо.
Граммы обрастали многими нулями, и улетали в комбинат тугие мешочки, оттуда — на золотоплавильный завод и дальше, куда нужно. Потекло золото Орондокита. День и ночь гремели бульдозеры, захлебываясь, ревел землесос, выбрасывая в колоды новые тысячи кубометров песка.
Семён мотался с Лукьяном по полигонам. Старый горняк учил его правильным методам отработки россыпей. Учил ненавязчиво, просто. Только что прибывших бульдозеристов Григорьев вывел на полигон и остановился на его середине. Поднял горсть вскрыши.
— Смотрите, вот земля, по-нашему называется — торфа. Видите?
— Видим, — нестройным хором отозвались новенькие.
— Эту землю вы должны толкать вверх по склону за контуры отработки, но ни в коем разе обратно. Ясно?
— Ясно…
— Увижу, кто будет толкать землю на полигон, не обижайтесь! Усвоили?
— Ага-а…
— Самородки под ногами не валяются, не тратьте время на поиски. Брать в руки лоток и ковыряться в песках запрещено. Понятно?
— Угу…
— Увижу кого пьяненьким после посылки, отправлю домой. К завхозихе и медичке с любовными объяснениями не приставать, не травмируйте пенсионерок, — и всё это говорилось с таким серьёзным видом, что Ковалёв не выдержал, отвернулся, сдерживая смех.
Семён на участке отвечал за всё: вскрышу, промывку, учёт и хранение золота, расход горючего, питание людей, ремонт техники, заявки на запчасти и материалы, двухразовую радиосвязь с городом, комиссионную съёмку золота, за жаркую баню и так далее.
За всё отвечал он один, разбирался в конфликтах старателей, отправлял санрейсом больных и устраивал новеньких.
Эта заполошная работа так увлекла, что совсем не оставалось личного времени. И, хотя обязанности на участке строго распределены, координация всей работы, контроль за исполнением и наказание виновных — удел начальника участка.
Дед по рации ругал его, но во время следующего сеанса радиосвязи миролюбиво отдавал опять, казалось бы, невыполнимые приказы:
— Как дела на участке?
— Нормально…
— Сколько бульдозеров в ремонте? Работа экскаваторов? Суточный план?
После того как Семён отчитался, Дед помолчал, видимо записывая данные, и заключил:
— Отстойный прудик у тебя маловат для землесоса. От глухого забоя сделай плотину на сухую лиственницу у края леса. Сам увидишь её. Длина плотины двести метров, высота метров пять.
— Какими силами? Все бульдозеры заняты, это же огромный объём!
— Думай! Ищи резервы. Через неделю доложишь о работе на оборотной промывке. Санитарная норма воды — закон. У меня — всё. Вопросы?
— Вопросов нет.
Солнце падало на гольцы, выдиралось по утрам из сетей леса на сопках, всё былое куда-то отошло, канули обиды и тоска по геологии. Новое дело увлекло, захватило своим масштабом.
Не деньги гнали Ковалёва вперед, не исполнительность помощников, не страх перед Власом. А уверенность, что справится с новой и интересной работой, что эта работа — очень нужна.
В один из вечеров приехал на гусеничном вездеходе начальник соседнего участка Марк Низовой. Обрюзгший пятидесятилетний повеса с густыми морщинками у глаз, мутных от непокойной жизни, с запойно-желтыми прожилками на белках. Повидали они многое на этой земле, поблекли и увяли.
Кроме своего могучего заместителя по горным работам, эдакой гориллы в джинсах, привёз Низовой ящик водки. Развязно и театрально обнял Семёна. Сопящий от усердия заместитель легко метнул ящик с бутылками под кровать и преданно уставился на своего шефа в ожидании дальнейших команд.
Развалясь на койке, Низовой молча смотрел на молодого начальника участка. Его помощник не решался даже присесть в присутствии шефа, свесив громадные руки ниже колен, переступал грязными сапожищами по коврику. Покатый лобик, тяжёлая челюсть говорили о его сообразительности.
— Та-а-к, — начал гость, — или тебе везёт, или ты — прирождённый горняк. Как ты сумел столько земли перевернуть? Тут пусть наш бог, то бишь Дед, кумекает. Меня интересует другое. На полигоны завернул, а все бульдозеры крутятся. Слово волшебное знаешь от поломок?
— Знаю, — усмехнулся Ковалёв.
— Какое, если не секрет?
— Не суетиться, не упускать из виду главное. Разве ты не знаешь этого закона?
— Прости, подробнее, если можно.
— Ну, как тебе объяснить… Каждый на участке занимается своим делом. Я не обижаю людей, а работу требую. Сам научился работать на бульдозере и экскаваторе не хуже машинистов, варю электросваркой даже потолочные швы, овладел лотком.
— Зачем это тебе?
— Чтобы знать возможности каждого. Руководитель должен быть профессионально выше своих подчинённых, в геологоразведке никто не мог набурить больше меня за смену. Этим я показывал лентяям, что все их отговорки о высокой крепости породы и прихватах на забое скважины — липа. Вообще-то, в старателе нужно видеть человека. На что он годится, что его заставляет полгода работать в тайге.
— Ясненько… Ну и дурак! План не дашь, вся эта мразь тебя растерзает. Они сюда приехали деньгу зашибить. Лень! Вот что главное в твоём человеке. Ле-е-нь! Из-за лени обезьяна колесо выдумала, дубину в руки взяла. Потом телефоны и самолёты от лени своей наворотили. А начальник старательского участка обязан, — подчёркиваю, — обязан! — отсекать лень скальпелем жестокости.
— Пустое говоришь! Скальпель имеешь, а золота нет. У Власа тоже есть скальпель, смотри, как отсечёт он тебе по осени интересное место…
Марк выдернул бутылку из ящика и зыркнул на своего помощника. Тот резво вскочил и пропал за дверью.
Взвизгнул кто-то у вездехода и стих. Вскоре на фарфоровом блюде повар участка принес молочного поросенка, обложенного зеленью и печёными яблоками. За это время Семён утомился от назидательных речей Низового до тоски.
Увидев блюдо, Марк вскочил, потирая руки: