Повести

Жигжитов Михаил Ильич

А затем стали петь без разбору, какие только придут на ум.

Выходила на берег Катюша. . . . . . . . . . . . . . . . Не вейтеся, чайки, над морем. Рыбаки, вы хлопцы удалы молодцы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Потом забренчала балалайка, басовито стала ей вторить гитара, и девчата с веселым смехом и острыми частушками пустились в пляс.

А сегодня дом Зелениных гудит от

множества голосов. Плотно окружив длинный ряд составленных столов, гости кричат «горько» и прилежно опрокидывают стаканчики. Столы просто ломятся от поморской снеди: на больших подносах красуются фаршированные сиги и ленки, лоснятся жиром осетровые пироги, вот окунь заливной, а тут розовые кусочки омуля, рыбные колобочки и многое-многое другое. Из мясных блюд всего внушительнее выглядела отваренная большими кусками медвежатина, тут же рядом красновато-темные куски жирной нерпятины. Румянились сочные, вкусные пирожки из сохатины.

Гости знали, что все это дело рук тетки Настасьи Зелениной. Она слыла самой наипервейшей стряпухой в деревне.

Жених с невестою сидят, как положено, в переднем углу. На Иване темно-синий шевиотовый костюм, кремовая чесучовая рубаха с вышитым воротничком, а на невесте — белое свадебное платье; на тоненькой нежной шее сверкают стеклянные бусы, в мочках ушей красуются массивные серьги с разноцветными камнями — поминок матери. Возле Любы сидит Вера с подружками. Она озабоченно смотрит на сестру, то поправит на ней прозрачный белый платок, то подложит что-нибудь вкусненькое.

Рядом со своим пожилым сватом Прокопием Зелениным Семен Малышев выглядит совсем жених-женихом. Веселый, нарядный, возбужденно сверкают его черные цыганские глаза.

Чуть наискосок в нарядном голубом платье сидит Наталья Стрельцова. Цветастая кашемировая шаль с длинными, из желтого гаруса кистями подчеркивает белизну ее свежего лица. Большие голубые глаза скромно потуплены. Заметно, что она старается не смотреть на Семена, но это ей плохо удается.

А под боком жениха сидят его закадычные дружки — Петр Стрельцов и Федор Бесфамильных. Петька не может и не в силах отвести глаз от Веры. Как привороженный следит за каждым ее движением. Не наглядится парень на свою зазнобу. Поднимет она длинные ресницы, взглянет на него своими жгучими глазами — дух захватит у парня.

Разбавленный спирт делает свое дело. Гости захмелели и затянули песню.

А деду Арбидоше много ли надо, он уже совсем опьянел и обалдело кричит:

— Горько! Цалуй, Ванька, свою лебедушку, горько!

В углу заиграла гармошка, и бабы, выхватив платочки, с гиком пустились в пляс; ухмыляясь, вразвалочку, небрежно приплясывая, присоединились к ним мужики.

А Семен Малышев, притоптывая ногой, хмельными глазами следит за Натальей, которая, легко неся свое статное сильное тело, выделывает какие-то замысловатые коленца.

— Р-рви, Наташа! — кричит он и совсем не в такт разухабистой «подгорной» мурлычет свою любимую:

…А мужики-то там богаты, Гребут лопатой серебро. . . . . . . . . . . . . . .

«Уж ты-то, сидя в своей конторке, «гребешь лопатой серебро…» Все штаны-то прошоркал об стул, хромой жених… Тоже мне, туда же…» — неприязненно оглядев Малышева, подумал Стрельцов.

Петру было неприятно, с каким вожделением

смотрит Семен на его мать, которая, широко и плавно размахивая руками, плясала в общем кругу, и он отвернулся.

Из дальнего угла раздался сердитый выкрик:

— Не люблю неправду!.. Рази так можно, тетка Настасья, а? — спрашивала горластая и смелая Клава Маркова у старухи Зеленихи, которая виновато моргала и упрашивала гостью не шуметь.

Клава отмахнулась и, облокотившись на стол, запела высоким приятным голосом старинную песню. Многие знали ее и охотно поддержали Клаву. Вера тоже припарилась [51] , но, когда в песне незнакомая девушка стала жаловаться на свою горькую судьбу:

51

Местное выражение, т. е. присоединилась.

Как же мне, девице, веселою быть? Батюшка с матушкой неправдою живут, Младшую сестрицу вперед замуж отдают. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

у Веры по бледному лицу покатились непрошеные слезы, и она, чтобы не расплакаться, бросилась к двери.

Заметив это, Петр поспешил за ней, но у дверей заслонила ему путь Нюра Лисина. Девушка была чуть навеселе, она широко раскинула руки, в шальных глазах сквозь озорную веселость пробивались укор и просьба.

— Куда разбежался?! Девки за угол по нужде, и ты к ним! Вот бесстыжий-то!

К Нюре присоединились ее подружки и с хохотом принялись теребить слабо отбивающегося Петьку. Он шутя сгреб их в охапку. Девчата с хохотом вырвались, оставив в объятьях парня Нюру, которая визжала от радости и нарочно подставляла губы.

Сзади раздался хрипловатый мужской голос:

— Так ее, Петруха, так! Жми, такую мать!

Петр оглянулся и увидел Егора Лисина, который раскачивался на своих кривых ногах и ухмылялся ему. При виде зеленовато-серых глаз Егора он сразу же отрезвел и, толкнув ногой дверь, вышел на крыльцо. Здесь его охватила приятная прохлада ночи, с высоты добродушно улыбалась луна, и она как бы успокаивала людей. Прислушался. Где-то за баней шушукались девчата.

Широко распахнув дверь, кто-то вывалился на двор и, матерно выругавшись, стал шарить у крыльца.

По голосу Петька узнал Егора Лисина и отошел в сторону, но Егор, икая и дурно дыша, подошел к нему.

— А-а, Петруха… дорогой мой! — Лисин, широко раскинув руки, намеревался обнять Петра, но парень оттолкнул его.

— Отойди!

Егор сильно качнулся, но удержался на ногах.

— Ты все еще старое помнишь? — Егор икнул и нагнулся к Петру.

— Помню!..

Егор притворно вздохнул.

— Эх, Петька, Петька, чем помнить зло, лучше бы женился на моей Нюрке. Хошь у кого спроси — золото, не девка.

— Иди ты со своей Нюркой!

— Пошто забижаешь Нюрку, чем она хуже Верки?.. Оно верно, на лицо-то Верка краше нашей, но зато кобельков за ней носится, как за доброй сучкой… Сука-то она добрая…

— Как назвал?! — взревел Петька и замахнулся.

— Петенька, милый! — Вера повисла на сильной руке парня, и удар кулака пришелся хотя и в голову, но слабый.

Егор пошатнулся и упал под телегу.