Повести
Шрифт:
— Вот и молодчина!.. Скоро домой отчалите?
— Как старики скажут.
— Наверно, соскучилась по дому… по мужу.
— Как же! Муж и пятеро хубунчиков ждут.
— Охо! Такая молодая! — Мишка испуганно вылупил глаза и всплеснул по-бабьи руками. — Ой, да ты сдурела, девка!
Токта-таха, позабыв про свои чашки и ложки, хохочет, заливается тонким приятным смехом, словно ручеек таежный журчит.
Глядя на нее, расхохотался и Мишка.
— О, Токта-таха, ты, однако, медведя рассмешишь!
А тем временем чуть заметная ленивая зыбца подшутила над девчушкой, отнесла от берега чашки и ложки.
— Ой, уплыли! Спешат домой на Ольхон! — всплеснула тонкими гибкими руками.
— Сейчас достану, не волнуйся, Токта-таха!
Мишка забрел в воду и начал ловить посуду. Но на дне лежит рыбка листвяшка. Парень наступил на нее, и — бух! — брызги во все стороны.
Снова смех, заразительно веселый, звонко разносится по голубой лазури моря.
Наконец выбрался мокрый рыцарь и положил посуду к ногам девушки.
— Вот возьми свои черепки. Я побегу переоденусь.
— Беги, беги, мокрая лягушка!
На Мишку смотрят веселые темно-бархатные глаза, из которых льется удивительно мягкое сияние.
«Вот черт, таких глаз я еще не встречал!» — подумалось ему.
Отбежав, повернулся к девушке.
— Токта-таха, а вечером к тебе можно?
— Приходи! Ты забавный!
Вечером надо ставить сети, а тут, как назло, налетел «култук». Бесконечной цепью по морю бегут гребешки волн.
Мишка запомнил слова старого бурята: «На закате подует ветер». Удивился парень: «Как же старик узнал, ведь было так тихо, солнечно?.. Вот шаман-то где!..»
Яков Лисин, заменивший уехавшего на Покойники бригадира, поцарапал рыжую шевелюру, улыбнулся одними зеленоватыми глазами и довольным голосом сказал парням:
— Везет же бабникам! Все по кустам разбежитесь шуры-муры разводить.
— А ты, дядя Яша, куда?
— Обо мне какой разговор, по-стариковски буду давить постель. Вот вам-то грех не сбегать к девкам. Особенно Мишке… его-то цыганочка Патаха скоро снимется домой.
— Не Патаха, а Токта-таха, — поправил Мишка.
Буйный «култук», как и всегда, широко размахнулся и зацепил где-то на западе огромную отару «овец». Он гонит и гонит их в неведомые края, но они заупрямились, уткнулись твердолобые в величественные гольцы Бараг-хан-улы и его братьев, смешались в одну густую, темную тучу, опустились вниз и стали облизывать макушки высоких деревьев.
Порывы ветра захлебывались в тучах, словно в мокрой вате, и становились все мягче и мягче, а потом крупные капли дождя звонко забарабанили по зеленому покрову притихшего леса. Только где-то далеко-далеко в горах продолжала радостно стонать тайга, впитывая в себя благодатную влагу.
— Токта-таха, пойдем под это дерево, — Мишка потянул девушку под огромный кедр. — Здесь не промочит.
Тьма такая густая, что, кажется, можно хватать ее пригоршнями. Мишка и отчерпал бы ее, разгреб, развеял, чтоб перед близкой разлукой насмотреться на Токта-таху, но тьма бездонна, как и святое море. Да разве можно ради собственной прихоти посягать на ночной покров, под нанесем которого отдыхает все живое. Сыростью и прохладой наполнило тайгу, но все равно Мишке так приятно сидеть рядом с Токта-тахой, что он согласен оставаться в таком положении бесконечно долго.
— Знаешь, Токта-таха, давай будем дружить навсегда.
— Как это навсегда!
— Так… до старости… Чтоб рядом жить.
Вдруг недалеко раздались крики.
Мишка с Токтой насторожились, прислушались. Кто-то сердито бранился.
— Кажется, Вовка, — признал Мишка голос дружка и вскочил на ноги. За ним последовала Токта-таха и, схватив парня за руку, потянула его в сторону своего табора.
— Я боюсь драки.
Раздался слабый зов о помощи, его заглушили сердитые вскрики, и затем все смолкло. Мишка на ходу бросил:
— Убьют ведь друг друга! Жди! — и изо всех сил кинулся к дерущимся.
На бегу в кромешной темноте Мишка наскочил на какой-то твердый предмет, брошенный прямо на дорожке, больно стукнулся и, перекатившись через него, пластом вытянулся на траве; поднявшись и проклиная что-то темное, преградившее путь, стал ощупывать его.
«Бочка с рыбой! Кто же катил ее ночью-то? — подумал парень. — А-а, воришку сцапали!» — заключил он.
Вдруг над головой загрохотал гром, и на миг осветило яркой вспышкой все окрестности. Крупные капли дождя зашуршали в хвое деревьев, застучали по листьям и бодро побежали по тропинке.
Мишка вернулся к тому месту, где он оставил девушку, но ее там не было.
— Токта! — закричал он и прислушался, но ответа не последовало. Лишь где-то вдали тайга стонала от ветра, порывы которого стали доходить и до Сосновки.
— Токта! — громко раздается по тайге.
Мишка прибежал к табору. Все молчит. Уставшие за день неводчики спят непробудным сном. А дождь хлещет все пуще.
— Испугалась грозы… трусиха, — упрекнул парень девушку и пошел к себе.
Вот поравнялся он с тем местом, где лежала бочка, а ее уж там нет. «Куда-то укатили», — подумал он и пошагал дальше.
Недалеко от своей палатки он догнал человека.
— Эй, погоди! — окликнул он его.
— Надо, так догонишь, — буркнул знакомый голос.
— А-а, Вовка!.. Это ты ругался с кем-то?
— Гад Лисин украл бочку с омулями… Катил ее, чтоб загнать, а тут я шел от Дуськи…
— А бочка-то где?
— Закатил в кусты. Утром заставим его прикатить. Пусть при людях вернет на место…
Сегодня рыбаки блаженствуют. Спасибо «култуку», если бы не он, то на заре пришлось бы расставаться с теплой постелью, браться за холодные, тяжелые весла и грести к сетям. А кровавые мозоли на ладонях рук нестерпимо ноют, горят жарким огнем.