Повинная голова
Шрифт:
копавшиеся в земле у его ног, бросились врассыпную.
Кон сплюнул.
— Ладно, но тогда не жалуйся, что тебя не принимают всерьез. В роли тики ты много на себя берешь. Думаешь, гиды из «Клуба Медитерране» поведут к тебе своих клиентов, чтобы ты их потчевал идеологическими передовицами из женских журналов? Люди не могут в тебя верить. Если ты считаешь, что полинезийский идол должен держать перед своими поклонниками пламенные речи в защиту мира, то ты просто ненормальный.
Ле Гофф слушал со слезами на глазах.
— Что ж теперь со мной будет?
— Я поговорю с Бизьеном, у меня есть идея. Ему нужен человек.
Кон был искренне возмущен: Ле Гофф выбрал самый живописный уголок острова, чтобы нарушить здешнюю гармонию прекраснодушными терзаниями, угрызениями совести и глупым мычанием, взывающим к человеческому достоинству. Вот уж поистине настоящий змей! Если он тут останется, может случиться землетрясение: земной рай способен на что угодно, лишь бы выбросить
Склон горы, казалось, ходил ходуном от взрывов ослепительных красок, бивших разноцветными фонтанами — пурпурными, желтыми, медно-красными — вокруг гигантских папоротников, которые словно простирали над ними руки, усмиряя отеческим жестом разгулявшуюся молодежь. Выше, в зарослях цезальпиний, звучал хрипловатый хор водопадов. А далеко внизу, за холмами, покрытыми гибискусами, орхидеями и гуаявами, за пальмовыми рощами, заслонявшими пляж, крошечные рыбаки волокли по отмели сети, где уже бились сотни рыб, посылая серебристые отблески, мгновенно исчезавшие на фоне желто-зеленой воды. Высокая белая башня облаков поднималась от Океана вертикально вверх, застыв неподвижно между дневным и вечерним ветром.
Кон еще раз сплюнул. Зачем явился сюда этот бретонец с лицом святого, которое он тщетно пытается скрыть под дикарской раскраской? Для покаяния уже слишком поздно, для человечности рано.
XX. Наставник
Они вернулись к мотоциклу, оставленному у дороги, и отправились ночевать на пески Фионы, а старая грозовая туча, три дня собиравшаяся с силами, наконец разразилась злобным рокотом где-то над Океаном, словно досадуя, что не может попасть в какую-то намеченную на суше цель. Воздух заполнили желтые джунгли зарниц — они ветвились на небе, уходя корнями в Океан. Закатное солнце застряло в теле небесного спрута, покрытого черными вздутиями: ничто, казалось, не могло их прорвать и выпустить оттуда чернильную жидкость. Неподвижная туча распласталась на небосводе, словно на одре страдания, не в силах освободиться от того, кого носила во чреве и кто именовался Тахуэ, бог нескончаемых вод. Меева, прислонясь к дереву, расчесывала волосы, более прекрасные в глазах Кона, чем все небесные феерии. Далекие молнии и внезапные медные вспышки в том месте, где застряло солнце, озаряли лицо Меевы древнейшими земными отсветами. Широкий испанский черепаховый гребень играл янтарными бликами, и каждый его взмах, мерные движения руки и пальцев приносили Кону успокоение, какое дарит тревожным натурам вечность, заключенная в мгновениях счастья. Над невидимой деревней, наполнявшей лес детскими голосами и предвечерним собачьим лаем, летал большой оранжево-зеленый воздушный змей, если только это не был крылатый вестник ночей без рассвета, о котором говорится в легенде о Ваиарао.
Меева пела. Кон с удивлением узнал песнь о божественных предках арий [38] , которую он слышал лишь однажды — ее исполнил специально для него доктор Хортег из Смитсоновского института в Вашингтоне:
Вождь Тавэ из мараэ Таутира жил с женщиной Тауруа, потом с женщиной Туитераи — Так родился вождь Марама…Генеалогическое древо насчитывало больше сотни ветвей, и Меева перечислила их все до одной, вплоть до последнего родившегося младенца, чье имя запрещалось произносить, дабы не пробудить зависть царствующих богов.
38
От таитянского ari’"i — сословие вождей.
— Где ты это выучила?
— На Туамоту, где же еще?
— Они там еще поют это утэ?
— Нет, конечно. Меня немецкий попаа научил. У него в стране знают наши утэ. Их изучают в университетах, где все надежно сохранено.
Кон чуть не плакал, но слезы были единственной сферой, где он неукоснительно соблюдал обет воздержания.
Назавтра в Хитиаа, куда они приехали к полудню, им пришлось стать свидетелями китайской трагедии. Молодой лавочник, бледный как смерть, без малейших признаков восточной флегмы на искаженном лице, шагал в наручниках между двух жандармов. Он тяжело ранил ножом молодую жену в первую брачную ночь.
Юная китаяночка использовала пузырь с кровью цыпленка, подменив им девственность, давным-давно утраченную под кокосовыми пальмами, но муж случайно это заметил. Теперь он шел в тюрьму с ошеломленным видом, какой бывает у мужчин, когда они, на миг поднявшись над собой и совершив невероятный поступок, возвращаются спустя какое-то время к своим обычным масштабам.
В Хитиаа, на террасе «Флоры», Кон обнаружил на столике старый номер парижского «Фигаро». Он заколебался, пытаясь устоять против искушения, но потом все-таки протянул руку к жалу змеи. Однако он с радостью узнал, что Христа пока не нашли. Две тысячи лет Его просто ждали, теперь Его активно разыскивали. Префектура полиции информировала
Меева пила кока-колу.
— Скажи, Чинги, как так получается?
— Что получается?
— Мы уже четыре дня ездим на мотоцикле, и ты ни разу не заливал горючее.
— Какое горючее? Это же электрическая «хонда». Я тебе сто раз говорил.
— Ты никогда не заправляешься. Это не по-людски.
— Не по-людски, не по-людски! А что, по-твоему, по-людски?
Он бросил на стол деньги. Потом решил признаться. Не столько для того, чтобы удовлетворить любопытство Меевы, сколько для собственного удовольствия.
— Объяснить тебе? Все очень просто. Мы придумали одну штуку вместе с другими учеными. Мы сообразили, что душа, наша душа, — это энергия, и она улетучивается, когда человек умирает. Короче, энергия разбазаривается, а ее можно сберечь. И вот мы изобрели способ ее ловить. Получили бесплатную энергию, которая никогда не истощается. Засовываешь душу в мотор, и он работает до скончания времен. Раньше это был процесс исключительно духовный, а мы поставили дело на научную основу. Мой мотоцикл первый, я еще пока не получил патент, но это не важно. Отсюда и выражение «тигр в моторе». Душа. Я ее отлавливаю, не даю ей затеряться и заставляю служить человеку. У меня и электробритва, и зубная щетка работают на душе. Что-то вроде вечного двигателя. Пошли?
Меева пожала плечами.
— Дурак ты, Чинги!
Она с достоинством уселась сзади на мотоцикл, обнажив красивые сильные ноги почти до того места, где это становилось действительно интересно.
В Хитиаа была школа скульптуры и живописи, основанная неким англичанином, дабы создать в искусстве особую полинезийскую традицию, для которой Гоген, так сказать, подготовил базу. Паава, директор школы, из кожи вон лез, чтобы сфабриковать таитянские традиции народного творчества, которые можно будет потом использовать в интересах туризма. Это позволит собрать наконец средства для модернизации острова и навсегда покончить с пережитками первобытного прошлого и примитивизмом.
В школе обучались человек двадцать, в основном китайцы. По восемь часов в день они копировали картины Гогена и Руссо Таможенника так называемого мексиканского периода или разрабатывали собственные темы, черпая вдохновение главным образом в масках и идолах из книги Жана Гиара об Океании.
Паава, один из культурных столпов острова, был толстый полинезиец, чьи предки некогда приплыли сюда из Англии и Сербии и чья настоящая фамилия была Павелич. Однако лицо его имело все признаки маорийской крови, ибо его мать была настоящей таитянкой, причем очень типичной, возглавлявшей в течение двадцати лет лучший местный ансамбль народных танцев. Если на Таити снимался фильм, ее почти всегда приглашали участвовать в съемках. Паава сам начинал как танцор в труппе матери, пока его не заметил некий лорд, который в него влюбился и увез с собой в Англию, где дал ему образование, увенчанное тремя годами Кембриджа. Именно там, в Кембридже, Паава и открыл для себя сокровища полинезийской цивилизации и вернулся на Таити с благословения и при материальной поддержке своего покровителя, пройдя перед этим двухлетнюю стажировку в Оахаке, в Мексике, в знаменитой мастерской Саймонса, где создавались лучшие произведения искусства доколумбовой Америки. Их продавали затем коллекционерам и музеям с гарантией подлинности, выданной самыми уважаемыми экспертами мира. По идее, отсутствие каких-либо следов маорийской цивилизации на Таити должно было облегчить Пааве задачу, давая полную свободу фантазии, однако оно имело и свои неудобства, ибо об этом все знали и практически невозможно было наладить торговлю «находками». Пааве приходилось действовать через Новую Гвинею и Гебриды, где старинные деревянные статуэтки еще сохранились, и отправлять туда своим людям древности, изготовленные в его мастерской. Многие его произведения фигурировали в книгах по искусству с такими, к примеру, подписями: «Один из лучших образцов искусства ачинов: ритуальный топорик для забоя свиней» или «Маска Апо-Апо. Обратите внимание на сходство с головой бога Мури (искусство ачинов). См. на обороте». Отмеченное автором сходство с головой бога Мури было необычайно лестно для Паавы, ибо единственное, чем он руководствовался в своем творчестве, — это скверной фотографией оригинала в какой-то немецкой монографии.