Повинная голова
Шрифт:
Он погладил бензобак.
— Вот она, здесь, внутри. Потому что в этой штуковине, которую вы, дикари, называете душой, нет ничего духовного. Это просто энергия. Когда ее закачиваешь в бак под давлением, она сопротивляется, ищет выход, прет наверх, в точности как пар в котле Папена. И заставляет работать мотор. Это намного мощнее, чем атомный двигатель, к тому же не стоит ровно ничего. Надо только ее поймать, поместить в бак, и она будет крутить колеса вечно, если изредка менять пришедшие в негодность экземпляры. Наука достигла своей конечной цели. Я купил мотоцикл перед отъездом сюда, это один из первых. Ну вот…
— Что вот?
— Отдав концы, Вириаму высвободит свою энергию. У меня в мотоцикле есть специальное устройство Матье-Кона, чтобы ее перехватить. Но нужно находиться не далее чем в ста метрах от места. Сейчас увидишь.
Не прошло и получаса, как дочь Вириаму, смеясь, вышла из фарэ, чтобы сообщить односельчанам радостную весть: ее отец умер, он отправился к своим предкам-маори на небесный атолл, откуда лишь несколько капель
Кон рванул с места.
— Ты разыгрываешь меня, — сказала Меева.
— Да нет, ты же видишь! Я заправился.
— Ну да, конечно, так я и поверила!
Кон не настаивал. Эта девушка жила в счастливом неведении гигантских шагов, сделанных цивилизованным миром ради того, чтобы претворить в жизнь завет Мао: «Преобразовать духовную энергию в физическую силу».
Они заночевали перед памятником королю Помаре V, в глухом туннеле из черных кофейных деревьев, под сплетением лиан, служивших поясом «бесконечному богу». Кон питал слабость к королю Помаре, окончившему свои дни в беззаботном пьянстве. Над его могилой стоял протестантский храм. Может быть, из-за этого туземцы считали всю территорию вокруг прокаженной. Крышу королевской гробницы венчала урна в форме бутылки рома — знак высочайшего почтения к монарху. У Гогена было рекомендательное письмо к Помаре V, но, увы, его величество скончался от цирроза печени. Гоген успел лишь отклонить честь расписать зал прощания, где усопший король Таити лежал в мундире французского адмирала. Гоген написал своему другу Монфреду: «Мне бы не позволили изобразить над катафалком Библию и бутылку рома, хотя одно напрямую объясняет другое. Поэтому я сказал: спасибо, нет. Видишь, я еще не разучился быть вежливым».
XXV. Еще одно поражение Запада
Они вернулись в Папеэте около десяти утра. Кон завез Мееву к подруге — поведать о великой любви на час, пережитой на пляже с юным танэ, ни имени, ни лица которого она не помнила, — а сам отправился выпить кофе в «Микки». Он сидел за столиком, критически глядя на статую Гогена — безликое официальное творение парижского скульптора, которое в данный момент водружали на пьедестал, — как вдруг увидел молодого Ивао, больше известного как Йо-Йо, бегущего со всех ног к зданию пожарной охраны. Однако, вместо того чтобы войти туда, он остановился посреди площади, ошалело вращая глазами, словно у него внезапно отшибло память и он забыл, где находится.
В жилах девятнадцатилетнего таитянина Йо-Йо текла французская, греческая, исландская и шведская кровь. Вообще из викингов выходили, как правило, отличные маори, весьма одаренные по части мореплавания. А вот примесь китайской крови удручала Кона: из-за нее у местных девушек появлялись узкие запястья и щиколотки, тонкая талия и изящная шея, которым он решительно предпочитал архаичные грубоватые формы.
Большинство старинных таитянских семей носили англосаксонские фамилии, а Йо-Йо Вильяме являлся прямым потомком того самого капитана, что высадился на Таити в XVIII веке с легким гриппом и вызвал эпидемию, унесшую за несколько недель треть населения острова. С тех пор Вильямсы представляли население Полинезии во всех французских политических ассамблеях.
— Что стряслось?
Вильяме перевел испуганные глаза на Кона.
— Пожарники! Пожарники!
— Что-то горит? Где?
— Датчанка, ну, вы знаете, манекенщица из Парижа… Нельзя бросить ее так [40] …
— Господи! Да объясни же в конце концов!
Он схватил Йо-Йо за шиворот и хорошенько тряхнул. К бедняге вернулся, хотя и не полностью, дар речи. Конечно, такое происходило на Таити и раньше, но тут случай был особенно тяжелый. И девушка-то славная, даже по-своему трогательная, тщедушная правда. — красивая гладильная доска для кутюрье-педерастов. Кон расстроился.
40
Во Французской Полинезии, как и во Франции, пожарная служба оказывает помощь не только при пожаре, но и в других экстремальных ситуациях.
— Быстрей! Надо срочно вызвать пожарных! — лепетал Йо-Йо Вильямс. — Нельзя ее так оставлять! Это позор!
— Беги лучше за ветеринаром, а я поеду к ней. И никому ничего не говори, тут надо действовать аккуратно. А то малышка потом не сможет в городе показаться. Люди засмеют.
Фарэ, которое Вильямсы сдавали датчанке, находилось над деревней Фааа, посреди банановой плантации. Кон вскочил на мотоцикл и помчался вверх по склону холма, а Йо-Йо бросился на поиски доктора Моро. Кон корил себя: если бы он в свое время дал себе труд переспать с ней, катастрофы можно было бы избежать. Но не может же он заниматься благотворительностью, к тому же бдительная Меева никогда не забывала с утра его разрядить, так что, помимо редчайших случаев, когда попадался художественный объект, будивший в нем истинное вдохновение, он не позволял себе растрачивать творческие силы зря.
Он, конечно, дрогнул, когда она послала ему робкую, слегка встревоженную улыбку, но Кону не нравился тип современных манекенщиц — слишком тощие, в постели все время хочется их накормить, как будто трахаешь голодающую Индию. И все-таки он мог бы сделать над собой усилие — теперь Кон винил себя в недостатке человеколюбия. Девушка была сама не своя, в состоянии нервного шока, который в той или иной степени испытывают все белые представительницы слабого пола, приезжающие на Таити. Они перестают здесь чувствовать себя женщинами и в результате буквально теряют голову. Этот феномен хорошо известен специалистам, ему посвящена целая глава в книге «Экзотика и секс» профессора Лотара Ангуса. Возьмите любую девушку, только что вышедшую из американского или парижского салона красоты, перенесите ее в Полинезию — и она немедленно потеряет все краски, поблекнет, угаснет, растворится, станет пустым местом, белым пятном, ничем. Экзотическая красота лиц, форм, кожи, волос таитянских женщин, да и всего пейзажа в целом — такого ослепительно яркого — по контрасту низводит ее до уровня какой-то бледной бракованной копии. Под тропическим солнцем все фотографии журнала «Elle», со страниц которого она сошла, выглядят дешевой фальшивкой, тщетной попыткой скрыть физическую немощь. Туристы сразу вспоминают витрины улицы Севр, Фобур-Сент-Оноре или Пятой авеню и чувствуют, что зря потратились на путешествие. Белая женщина рядом с коричневато-золотистыми таитянками кажется тусклой и блеклой. Кроме того, мужчины едут на Таити в поисках экзотики, первозданности, древних мифов и шарахаются от одного вида женщины с парижской модной картинки. Вахинэ одерживает верх по всем пунктам, причем без труда. Ей даже необязательно иметь сносную внешность — достаточно быть таитянкой, овеянной романтикой южных морей. В ее лоне турист ищет первобытную подлинность, ради чего, собственно, он и платит немалую сумму в «Клуб Медитерране». Дайте ему смуглянку с плоским носом, могучими бедрами, белым цветком в длинных волосах — и он счастлив. Не так давно Сан-Франциско смаковал подробности пылкой любви между корреспондентом одной из американских газет на Таити и красавицей-вахинэ. История их страсти и расставания стала бестселлером, над ней рыдала вся Америка. Автор умолчал лишь об одном — о подарке, который он сделал обольстительной островитянке на прощание. Он осчастливил ее новенькой вставной челюстью. Туристы теряли голову в объятиях девушек, которые, попадись они им в Европе или Америке, обратили бы их в бегство. Миф, привезенный ими с собой, был бесконечно сильнее реальности, зримой и осязаемой. Когда приходили корабли с Маркизских островов или с Туамоту, мужья и любовники дезодорированных белых женщин пускали слюни от восторга при виде грязных босых ног и черных волос под мышками. Белой женщине, чтобы противостоять шоколадным богиням, оставалось лишь совершенствоваться в технике секса, но и это оружие было бессильно, ибо попаа стремились на Таити не ради секса, а ради романтики. Таким образом, девушка, купавшаяся во всеобщем обожании в Париже, терпела на Таити полный крах, теряла весь психологический капитал, вложенный в собственный образ. Если она немедленно не отправлялась назад, то вступала, во имя чести, в неравный бой против экзотических соперниц и тут уж готова была на все: случалось, что самые гордые и недоступные красавицы Парижа или Нью-Йорка спали на Таити со всеми подряд, чтобы вернуть утраченную уверенность в себе.
Карен прилетела на остров полтора месяца назад сниматься для модного журнала в обществе фотографа мужского пола неясной сексуальной ориентации. Через десять минут после посадки, как только появились первые вахинэ, встречающие туристов, с цветочными гирляндами на шее, она перестала существовать. Ни одного приглашения на обед, ни одного восхищенного взгляда, ни одного вздыхателя в радиусе ста метров. Кон видел, как она обедала в одиночестве на террасе гостиницы, принимала на пляже эффектные позы в стиле «Vogue», а ее спутники бросались на портовых девок, мечтая в их объятиях испытать чувства, которые испытывал в райском саду их предок Адам. Кон улыбнулся ей пару раз из великодушия — девочка была, скорее всего, фригидна, у него на это нюх. Однако, не умея, как всегда, устоять перед взглядом побитой собаки, он все-таки подсел к ней за столик. На нем были грязные тапочки и идеально чистый свитер с эмблемой Королевского яхт-клуба, прихваченный в отсутствие хозяев на английской яхте, где он шарил в поисках сигар. И, естественно, фуражка. Он необычайно дорожил ею. Способен был даже сотворить Океан или несколько Океанов — исключительно ради того, чтобы иметь возможность носить фуражку капитана дальнего плавания.
— Позвольте представиться. Капитан О’Хара.
— Карен Соренсен. Очень приятно.
Она протянула ему руку с длинными накрашенными ногтями, и Кон сразу же расценил их как совершенно непригодные, чтобы не сказать опасные, для ласк и объятий. Карен напоминала вырезку из модного журнала, где женщин превращают в образчики фармацевтической или гигиенической продукции из области научной фантастики, что, по мнению Кона, грозило обернуться в один прекрасный день повсеместной реабилитацией грязи. Все в этих существах так тщательно продумано, просчитано, взвешено, все такое холеное, ухоженное, вылизанное, отполированное, что член в состоянии эрекции, вторгающийся в подобный шедевр, подобен брошенному в витрину кирпичу. Бесчисленные кремы, духи, лосьоны для и лосьоны против, лаки, помады и макияж, сплошь покрывающие поверхность тела, наводят на мысль о незримой косметике, таящейся в сокровенных глубинах, и все сексуальное любопытство сводится к тому, чтобы угадать, чем вы будете благоухать по выходе: «Ланвеном», «Элен Роша» или «Диором». В самый прекрасный момент возникает впечатление, будто у вас в руках тюбик засохшей жидкой пудры, которая никак не выдавливается. И хочется пошарить в поисках колпачка, чтобы ее завинтить.