Повод для паники
Шрифт:
Вот и сейчас, завидев у меня в руке топор, Ахиллес разразился таким хохотом, что его, наверное, расслышали даже в соседних с Пирамидой высотках. Неудивительно: я бы тоже смеялся, глядя, как поверженный враг не знает, за что ухватиться, и потому в отчаянии хватается за все подряд.
– Посмотрел бы ты на себя со стороны, – отсмеявшись, процедил сквозь зубы Блондин и сплюнул. – Как же ты жалок, Гроулер! И этот позор сейчас видят все, даже твоя команда… – Он постучал пальцем по своему инфоресиверу. – Я позаботился об этом. Очень скоро наш бой увидят и твои поклонники. Им тоже будет над чем посмеяться.
Ахиллес приближался. Я и не сомневался, что он устроит из моего поражения публичное шоу.
Ахиллес приближался. Глядя на него, я уже отчетливо слышал хруст своих шейных позвонков. Не выпуская топора, я смотрел Блондину прямо в глаза, а получалось, что не только ему, но и остальным реалерам, подключенным к системе связи. Вполне вероятно, что сейчас меня видел и дядя Наум – обыкновенный пенсионер из пригорода, спасший мир, однако сам угодивший в кабалу того, кто вознамерился прибрать этот мир к рукам. Хитрый инакомыслящий дядя Наум, ты перекроил мое мышление по лекалам варварского практицизма и заставил смотреть на вещи в совершенно ином свете…
Ахиллес остановился в трех шагах от меня. Улыбка продолжала играть у него на лице – известная на весь мир улыбка непобежденного короля арены. Я тоже постарался улыбнуться – не хватало еще, чтобы соратники и болельщики запомнили капитана Гроулера с перекошенной в страдальческой гримасе физиономией! Надо сохранять оптимизм. Даже сейчас, под занавес спектакля…
– Я ошибся в тебе, Ахиллес, – проговорил я, приподнимаясь на локте. – Ты – достойный боец. Твой учитель наверняка тобой гордился бы…
Блондин уставился на меня, силясь понять, почему я заговорил с ним в таком тоне. Следовало ли это понимать как мольбу о пощаде или запоздалую попытку к примирению?..
– Ты храбро сражался, – продолжал я. – Почти безупречно. Твой просчет в одном: ты не прагматик…
– О чем ты там скулишь? – наморщил лоб Ахиллес, и я догадался, что ему, скорее всего, просто незнакомо это слово – «прагматик».
Но я не стал разъяснять его смысл. Сунув разряженную баллисту под мышку, я направил ее в грудь Ахиллеса, а затем перехватил топор за обух и с силой вогнал топорище в жерло ствола «метеора». Приблизительно так, как когда-то мои товарищи стреляли из миномета на полигоне «1942», только миномет мне заменила баллиста, а снарядом послужил топор. Сам он, естественно, в ствол не провалился, но не слишком толстая рукоять проскочила туда легко. А для ускорительных либериаловых контуров не имело никакого значения, что выталкивать – стальные шары или деревянную палку…
Вероятно, я бы мог претендовать на главный приз в конкурсе «Самое оригинальное использование топора в истории человечества», вздумай кто-нибудь организовать подобное мероприятие. Вдобавок получил бы дополнительный приз за рекордно мощный бросок этого оружия, метать которое в старину также умели. Баллиста выплюнула топор с такой яростью, что если бы я не успел отдернуть пальцы после того, как втолкнул рукоять в ствол, их оторвало бы напрочь. Обычно беззвучная стрельба из «метеора» в этот раз имела резкий звук расщепляемого дерева – топорище не выдержало мгновенного ускорения до сверхзвуковой скорости и разлетелось в щепки. Зато трехкилограммовый топор успел за этот короткий миг превратиться из примитивного в воистину супероружие…
Громкий удар металла по металлу, и Ахиллеса словно ветром сдуло – секунду назад стоял передо мной и вот уже кувыркается по залу, расчищая в завалах кварца траншею. Возле меня брякнулась на пол вражеская ракетница. Блондин не удержал ее в руках, поскольку за долю секунды сам набрал ракетную скорость и мог бы шутя пробить шлемом бетонную стену.
Так это или нет, проверить не удалось, потому что стен на пути у Ахиллеса не оказалось. Не будь зал Закона завален обломками, капитан «Всадников» проделал бы то, что не удалось мне, – скатился бы по стене Пирамиды на нулевой ярус. Однако Блондин тоже не достиг края зала. Гора кварца и железа, которую он нагреб перед собой быстрее, чем самый шустрый модуль-грейдер, остановила стремительное скольжение Ахиллеса. Замерев на месте, он безвольно распластался у подножия этой кучи и больше не шевелился. Я продолжал лежать на боку, стискивая под мышкой баллисту, и не сводил с противника пристального взгляда. Все еще не верилось, что моя «топорная» импровизация принесла столь сногсшибательный результат.
– Не прагматик… – повторил я и закашлялся, так как давно отвык от пыльной атмосферы боевых полигонов.
Расстегнув крепления, я избавился от неподъемной обузы, в которую обратился «форсбоди», и оставил на себе только шлем. Затем подобрал трофейную ракетницу – тяжелая, зараза, когда берешь ее голыми руками! – и, с трудом переставляя отбитые ноги, поплелся к поверженному врагу. Резкая боль отдавала в спину – похоже, я здорово потянул поясницу после всех этих кувырканий. Мне приходилось идти на риск: если Ахиллес всего лишь прикидывается бессознательным, он разорвет меня, не защищенного доспехами, как ломоть хлеба. Поэтому я и тащил с собой ракетницу: задумай Блондин напасть исподтишка, узнает на собственной шкуре, что такое получить по ногам реактивным снарядом.
То, что враг все-таки не притворяется, я определил уже издали. Под глубокой вмятиной на нагрудных щитках у Ахиллеса находилось как минимум три-четыре сломанных ребра. Когда я подошел ближе, то убедился, что те, похоже, вдобавок пробили легкое – дыхание Блондина срывалось на кашель, а брызгавшая изо рта слюна была перемешана с кровью. Он уже был не боец, это однозначно.
Топор, лишившийся топорища, вмял вражеские доспехи и даже удосужился пробить их. Но не навылет – в этом случае Ахиллес был бы давно мертв, – а лишь настолько, чтобы самому застрять в пробое. Я с трудом узнавал в этом деформированном куске металла прежнего куриного палача, только что избавившего меня от унизительного сворачивания шеи. Бывший топор, буквально вклепанный в «форсбоди» Ахиллеса, мог отныне считаться частью его доспехов. Правда, теперь эти доспехи нуждались в капитальном ремонте, как и их хозяин – в срочной медицинской помощи…
Чтобы присудить победу в контрольном бое, решение арбитра не требовалось – бой всегда продолжался до тех пор, пока результат его не вызывал сомнений ни у участников, ни у зрителей. «Контролка» являлась практически единственным состязанием, где чистый спорт вытеснял сценическое шоу. А сегодня она не походила даже на спорт – настоящий гладиаторский бой, после которого на арене остался только один выживший. И все же скатываться до такой дикости, как добивание врага, я не намеревался. Глядя на едва дышащего Ахиллеса, я принял решение завершить поединок. Принял за нас обоих. Что бы ни решил на сей счет Блондин, если через минуту он не поднимется на ноги, по правилам «контролки» он проиграет. Мне же было яснее ясного, что с такими травмами противник не встанет на ноги и через неделю.