Повод для паники

Глушков Роман Анатольевич

Хатори продолжал чинить препоны. Двери захлопывались перед нами, служебные модули загромождали коридоры и едва не сбивали с ног, лайтеры гасли в самый неподходящий момент… Но мы упорно продвигались к лестничной шахте, взрывая двери ракетницей, уворачиваясь от ошалелых модулей и полагаясь на хорошую память Даниэля, способного ориентироваться в коридорах Пирамиды даже при кромешном мраке.

В сопротивлении арбитра только на первый взгляд наблюдалось паническое отчаяние. На самом деле план бегства из Пирамиды был продуман им до мелочей. Неизвестно, где он собирался скрываться, улизнув от нас, – вероятно, имел на этот счет какие-то идеи, – но из каменного

мешка, на дне которого находился правительственный терминал, Санада просто не терпелось вырваться.

– Стойте, – придержал я спутников, когда мы наконец-то подобрались ко входу в шахту. – Хатори знает, что на лифте мы не поедем, поскольку будем в нем заблокированы. Он предполагает, что мы разделимся: кто-то из нас побежит по лестнице, а кто-то будет стеречь лифт. Для Санада путь по лестнице исключен – арбитр не слишком легок на подъем. Поэтому, пока кто-то из нас будет спускаться, он успеет подняться с нулевого яруса на лифте. И он подготовится для встречи с нашей группой прикрытия. Вояка из него, конечно, не чета Ахиллесу, но стрелять он умеет, это точно. Думаю, новые жертвы нам не нужны.

– Что ты предлагаешь? – спросила Каролина. Девушка была бледна, и ее колотила дрожь. Сейчас Кэрри, как никогда, переживала за судьбу отца, оставшегося наедине с мечущимся в панике Хатори.

Вместо ответа я подошел к лифту и истратил две последние ракеты: первой разнес двери, а вторую отправил вниз по шахте, дабы она уничтожила подъемную кабину.

– Теперь у Санада одна дорога наверх, – подытожил я свои действия. – И ему с нами уже не разминуться.

Я полагал, что предусмотрел все варианты развития ситуации, но, оказывается, это было не так.

Остановить нас в лестничной шахте можно было только одним способом: устроить засаду у входа в терминал и расстрелять на лестнице из пулемета или файермэйкера. Однако странное дело – лайтеры в шахте продолжали гореть, хотя до сего момента арбитр пугал нас темнотой с завидным постоянством. Заставить нас брести во мраке километр по крутым лестничным пролетам, чтобы потом тепленькими изловить внизу на мушку, – упускать такую возможность для загнанного в угол Хатори было бы крайне глупо. Впрочем, ради эффекта внезапности он мог погасить лайтеры непосредственно в момент атаки…

Раньше мне доводилось воевать с Санада только на словах, и вот теперь пришлось встретиться с ним в настоящем бою. Надо признать, что в словесных баталиях я боялся его куда меньше.

Мы преспокойно добрались до дна колодца, не встретив никакого огневого сопротивления. Мои прогнозы не оправдывались, и я занервничал сильнее. И только подойдя ко входу в зал, возле которого на стенах отчетливо виднелись следы отгремевшего здесь месяц назад боя, я понял, какой тактический прием применил Санада. Однажды арбитру уже приходилось им пользоваться, причем в этом же самом месте. Только в тот раз мы с Кэрри бежали в противоположную сторону.

На что рассчитывал негодяй? Карабкаться наверх, прикрываясь заложником? Я сильно сомневался, что он и без заложника одолеет хотя бы половину пути. Или, может, никакого захвата заложника нет и в помине, а Хатори смирился с неизбежным и ждет нас, чтобы мирно сдаться? Чертовски трудно предсказать поведение отчаявшегося человека, способного на самоубийственные поступки, поскольку терять ему уже нечего.

Ожидая всего, чего угодно, вплоть до самого страшного, и гадая, успею ли я, если придется, обездвижить безумца легким зарядом стиффера (не будь Санада столь ценен для маршалов, вряд ли я проявил бы к нему такую гуманность), я осторожно переступил порог уже знакомого мне зала правительственной связи. Я чувствовал себя канатоходцем, идущим под куполом цирка без страховки. Каждый следующий шаг угрожал стать для меня роковым…

Мы заметили Хатори практически сразу. Оказывать нам сопротивление он был уже не в силах, так как без движения распластался на полу, возле кресла контролера, – натуральный морж, уснувший на морском берегу. Оружия в руках у арбитра не наблюдалось, но неподалеку возле стены валялась картечница. Я опустил стиффер – даже притворяйся Санада бессознательным, ему потребовалось бы не меньше четверти минуты, чтобы подняться с пола и броситься на нас. За это время я успею угомонить его и без стиффера.

Второе, что бросилось мне в глаза: дядя Наум в зале отсутствовал.

– Папа! – закричала Каролина, вошедшая следом за мной. Ее крик напугал меня, поскольку я сразу же решил, что глазастая дочь Кауфмана обнаружила отца, лежащего где-нибудь в дальнем углу. Я осмотрелся: нет, не заметить Наума Исааковича в хорошо освещенном зале было сложно.

– Папа, ты здесь?! – еще более взволнованно крикнула Каролина. – Папа, ответь!

Я хотел было попросить ее не шуметь – и так ясно, что дядя Наум куда-то запропастился, – когда из-под громоздкого пульта терминала раздался грохот и оттуда, уронив кресло, словно выгнанный из норы грызун, выскочил всклокоченный Кауфман. В руке у него находилась отвертка, а в зубах был зажат микролайтер – видимо, Наум Исаакович подсвечивал самому себе под пультом. Выплюнув лайтер и уронив отвертку, брошенный нами на произвол судьбы месяц назад дядя Наум обрадованно закричал и кинулся к дочери, которая при виде его моментально расплакалась от счастья. Растроганный Наум Исаакович тоже не сумел сдержать слез. Обнявшихся отца и дочь совершенно не волновало, что сейчас на них смотрят одиннадцать маршалов, включая меня. Я же ощутил несказанное облегчение и вполне естественное желание заключить в объятия обоих Кауфманов, однако сдержался – это была их семейная радость, да и не по мне такие сантименты.

Пока отец и дочь радовались долгожданной встрече, мы с маршалами столпились вокруг Хатори Санада. Фишер и компания напрасно переживали: арбитр не покончил с собой, как могло показаться вначале, а всего лишь пребывал в глубокой отключке. Обстоятельство это выглядело довольно странным. Я почему-то не предвидел такой исход – Хатори обязан был предстать перед нами либо живой, либо мертвый. Ну, в крайнем случае умирающий, если совершил самоубийство незадолго до нашего вторжения. Но чтобы вот так – лишившись чувств, словно впечатлительная барышня…

Под ботинками что-то захрустело. Я сразу же обратил на это внимание, потому что чистота в зале была идеальной – Санада ненавидел грязь и именно по этой причине крайне редко выходил лично инспектировать пыльные полигоны стадиума. По полу было рассыпано множество каких-то мелких одинаковых предметов, наподобие скорлупы от грецких орехов. Желая получше рассмотреть странный мусор, я наклонился и подобрал одну «скорлупку»…

«Эф-один» – было написано на маленьком полимерном колпачке. «Если у вас возникают затруднения при работе с ручным управлением… проконсультируйтесь со справочной службой, активировав сенсор «эф-один», – всплыл в памяти совет привратника Уильяма, когда он инструктировал дядю Наума, как пользоваться аварийной панелью терминала. Я держал в пальцах деталь от той самой клавиатуры, на которой Кауфман осваивал азы ручного управления.