Поврежденные товары

Шэн Л. Дж.

Он смотрит прямо мне в глаза, и это немного пугает, но я думаю, он хочет, чтобы я полностью прислушалась к тому, что он собирается сказать дальше. “Становится лучше, братан”.

– Откуда ты знаешь?

– Я был там, где сейчас Бейли.

– И?

“Что тебя не убивает? Иногда это тебя оживляет”.

ГЛАВА 37

Бейли

Первое, что я слышу, - это ровный ритм аппарата

ЭКГ.

Бип. Бип. Бип.

Спокойный и успокаивающий, он убаюкивает меня, возвращая сознание.

Мне холодно. У меня пересохло во рту. Я медленно прихожу в себя, понимая по ошеломляющей массе возвращающихся ко мне ощущений, что, вероятно, находился в медикаментозной коме.

Я знаю, почему врачи выписывают вас и переводят в режим синего экрана. Я принимал премедикацию перед поступлением в Джульярд. Что бы они со мной ни сделали, я не смог бы вынести этого сознательно.

Я мало что помню. На самом деле…Я вообще ничего не помню. Но интуиция подсказывает мне, что произошли плохие вещи.

Это не было близким соприкосновением со смертью. Это был поцелуй в ее холодные, синие губы, в дюйме от того, чтобы быть проглоченным ею.

Я открываю глаза, задаваясь вопросом, как долго я был без сознания, и первое, что я вижу, это свою сестру, дремлющую в кресле напротив меня.

Позади нее синяя обычная стена. Моя толстовка наброшена ей на грудь, и, похоже, она нюхала ее для удобства.

Мои зрачки поворачиваются вправо. Мама спит рядом со мной в вертикальном положении. Я отвожу взгляд влево. Кругом абсолютная чернота и стрекочут сверчки.

Я пытаюсь сглотнуть. Не получается.

Сколько времени прошло?

Что, черт возьми, я наделал?

Воспоминания о Талии и джульярдском письме цунами возвращаются в мой разум. Я блокирую их, как могу.

Я не готов. Пока нет.

Я осторожно пытаюсь издать звук. Открываю рот и выпускаю воздух. Я могу хрипеть. Я благодарен за это маленькое чудо. Ради простого удовольствия не потерять голос.

Я закрываю глаза и делаю жадный вдох. Это простое, непроизвольное действие наполняет меня надеждой.

Я могу дышать.

Я все еще могу дышать.

После всего, через что я заставил пройти свое тело.

Безжалостно наказывая за это.

И все же я все еще здесь.

– Под залог?
– Что?
– хрипит Дарья. Мои глаза закрыты, так что я предполагаю, что она знает, что я не сплю, по слезам, которые непрерывно текут по моим щекам. Мой больничный халат намок, и я хочу вытереть лицо, но я подключена к стольким аппаратам, что мне больно двигать руками.

Дарья встает и

подходит ко мне на носках. Она ложится рядом со мной в постель, обвивая меня своими длинными, гибкими конечностями и нежно вытирая мне лицо. Она целует меня в щеку. От нее пахнет нашим детством — пушистыми подушками, горячим какао и солнечным светом. Ее светлые волосы запутываются в моих собственных, и она обнимает меня так, словно я сломанная вещь. Потому что я такой и есть.

Поврежденный товар все равно остается товаром, Бейли, напоминает мне голос Льва в моей голове.

“Я так счастлива, что ты здесь”. Ее голос звучит хрипло от слез. Я плачу сильнее, мое тело сотрясается от рыданий. Это не может быть полезно для моего здоровья. Этот поток эмоций захлестывает меня целиком.

– ТССС. ” Дарья успокаивающе гладит меня по голове. “ Ты разбудишь маму, а она не спала больше семидесяти часов. Как вы можете ясно видеть на ее коже”.

– Как долго я была без сознания?
– Что?
– шепчу я.

– Два дня.

Я резко вдыхаю. Закрываю глаза. О Маркс.

– Мне так жаль, - говорю я.

– Я тоже.

Почему она должна сожалеть? Она ничего не сделала. Если только ... если только она сожалеет не о том, что кто-то сделал. Но о ситуации. Осознание, должно быть, написано на моем лице, потому что Дарья судорожно втягивает воздух.

“Бейли...” Моя сестра колеблется. “Не смотри вниз, но...”

Я инстинктивно смотрю вниз. Потому что именно так поступают люди, когда им говорят не смотреть вниз.

К тому же, моя нога очень сильно болит, несмотря на чудовищное количество обезболивающих, я уверен.

Мои глаза расширяются, когда я вижу огромную шишку, выглядывающую из-под тонкого больничного одеяла.
– Что это?

“Им пришлось вставить тебе стержень в голень. Ты довольно сильно поранился, тренируясь сквозь боль. Обезболивающие, вероятно, позволили тебе выкарабкаться, но ты буквально начисто сломал себе кость.

У меня дрожит подбородок. Вместо того, чтобы злиться на себя, или на Джульярд, или на Талию, или на весь мир, меня переполняет благодарность. Я через многое прошел и все еще здесь.

Я не могу в это поверить.

“Балет...” Дарья начинает.

Я яростно качаю головой. “ Я не могу. Не сейчас.

– Хорошо. Она садится прямо, подхватывая меня под мышку.
– Ты прав.

“Мама и папа сердятся на меня?” Я прикусываю нижнюю губу, внезапно чувствуя себя маленьким ребенком.

Дарья закатывает полные слез глаза, пытаясь выглядеть сильной. “Это даже не будет их пятой эмоцией, когда они узнают, что ты проснулась. Но, Бейли...”

Я знаю. Они хотят, чтобы я пошел на реабилитацию. Чтобы я оставался там. Чтобы я серьезно относился к выздоровлению.