Поврежденные товары

Шэн Л. Дж.

– Обычное и экстраординарное - это не антонимы, Талия, ” говорю я печально. “ Они прекрасно сосуществуют. Не может быть красоты без уродства. Любви без ненависти. Радуги без дождя. В том, чтобы быть особенным, нет ничего особенного. То, что делает нас великими, - это то, что мы контролируем. Наш выбор. А ты? Я качаю головой. “ Ты нехороший человек. Он никогда не смог бы полюбить тебя.

Она смотрит по сторонам, как будто ищет скрытые камеры.

Ужасное чувство пробегает у меня по коже. Она замышляет что-то мерзкое.

Талия

засовывает руку себе под лифчик. Она что-то достает и кидает мне в руки.

Я инстинктивно ловлю его и сжимаю в кулаке. Я чувствую, что внутри, даже не разжимая руку.

Таблетки.

Спокойствие.

Все в маленьком квадратном прозрачном пакетике.

Небеса.

Дрожащими руками я прижимаю его обратно к ее груди. “ Нет. С меня хватит.

“Тебе это нужно”, - настаивает она.

Кто-то громко колотит в дверь подвала. Сквозь щель доносится мамин голос. “ Я слышала, как что-то разбилось. Все в порядке?

Мы с Талией неотрывно смотрим друг другу в глаза, но она больше не чувствует себя такой опасной.

Я роняю пакет с лекарствами между нами. Он лежит у наших ног. Каждая клеточка моего тела хочет нагнуться и поднять его. Но я не могу. Я хочу добиться большего. Становиться лучше. Поэтому я напоминаю себе обо всех людях, которых я не могу разочаровать.

Мои родители. Дарья. Лев. Я.

– Бейли? Бейли, ответь мне! Мама стучит громче.

“Возьми их”, - шепчет Талия, ее глаза превращаются в щелочки. “Другого шанса у тебя не будет. Завтра Сидни уезжает из города. Сделай это”.

“Мама!” Мне требуется вся моя сила, чтобы развернуться и рывком открыть дверь.

Я падаю в мамины объятия, плача, плача, еще раз плачу. Я полон стекла, крови и демонов.

“Тебе следует уйти”, - говорит мама Талии, обхватив мою голову руками.

Сейчас я чувствую себя самой хрупкой вещью в мире. Разорванная в клочья папиросная бумага.

Талия собирает свои вещи и спешит к выходу.

Мама не спрашивает о зеркале.

Насчет крови.

О моем состоянии.

Она просто целует меня в макушку и говорит: “Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя”.

И в этот момент, в объятиях матери, которая любит меня безоговорочно, я понимаю, что такое истинное богатство.

Мама уговаривает меня принять душ. Возможно, потому, что я похожа на сцену с Кэрри после выхода ведра.

Для разнообразия я не спорю. Я сижу, свернувшись калачиком, под душем, позволяя воде хлестать по моей тонкой, как бумага, коже.

Когда я слышу, как внизу открывается входная дверь и Лев объявляет о себе, у меня вырывается горький смешок. Конечно, он наконец-то здесь, когда я недоступна.

Но на этот раз он говорит, что подождет. Я выключаю кран, сижу голая и дрожу

в душе, и слушаю обрывки его разговора с моими родителями.

“...никуда не денешься. Прижать твоего ребенка труднее, чем президента”.

“Когда ты пытался прижать президента?” Папа спрашивает непринужденно. “Ты знаешь, что его адрес общеизвестен, да?”

– Она сегодня не в лучшем настроении, - тихо признается мама.

“Отличным местом для нее была бы реабилитация”, - вмешивается папа. “Малышка весит меньше ста фунтов. Она - бомба замедленного действия”.

Нет, это не так. Я хмурюсь, прижимаясь к зеркалу, чтобы получше рассмотреть себя.

И тут я вижу, что, возможно, во мне все-таки меньше ста фунтов. У меня впалые щеки, бледная кожа, и вы отчетливо видите очертания каждой косточки в моем торсе.

“Ну, и что ты предлагаешь, выгнать ее?” Мама рявкает на него. Мама и папа никогда не ссорятся, поэтому, конечно, я снова испытываю чувство вины. С тех пор как я вернулась из Джульярдской школы, я не доставляла ничего, кроме неприятностей и душевной боли. Я сделала своих родителей несчастными. Разрушил жизнь Льва. И причинил Дарье боль и печаль.

“Если ее трезвость под угрозой, черт возьми, да”, - выплевывает Лев.

Я не знаю, на кого я злюсь, но я в ярости.

Может быть, я злюсь на него за то, что он предал меня, или на себя за это гигантское грехопадение.

Или на весь мир, за то, что заставлял меня восемнадцать лет верить, что все будет хорошо, просто для того, чтобы я выпал из системы безопасности родительского дома меньше чем за год.

Вот и все. Я собираюсь спуститься вниз и втолковать им в лицо, что на самом деле отказался от наркотиков только сегодня, когда Талия пыталась дать их мне.

Я выхожу из душа и надеваю халат. Моя кожа ледяная, и я дрожу от напряжения. Они продолжают спорить внизу, когда мой взгляд останавливается на моей тазовой кости.

Резьба на голубке немного зажила, и неровная кожа выступает наружу. Я провожу по ней пальцем и вздрагиваю. Порыв ветра. Как будто окно открыто, но это не так. Это безумие, но я чувствую, что что-то происходит. Как будто Рози каким-то образом здесь.

Внизу Лев спрашивает: “Откуда сквозняк?”

Я сжимаю губы, борясь со слезами.
– Спасибо тебе, Рози, - шепчу я.

В море тьмы, в котором я тону, есть проблеск надежды.

Маленькая надежда, что Рози присматривает за нами и, возможно, у нее есть большой, хороший план, как вытащить нас из этого.

“Какой проект?” Спрашивает папа. Я начинаю одеваться, иду из ванной в свою комнату, слушая, как они одеваются. “В любом случае, я не чувствую себя комфортно, отправляя ее обратно в Джульярд, пока она не завершит какую-то программу. Она бездельничает на собраниях своей группы поддержки ”.

“Ну, о Джульярде нам больше не нужно беспокоиться, к лучшему это или к худшему”, - решительно говорит мама.