Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
Бывало, что, боясь запрета родителей, влюбленные венчались тайно, в надежде потом упасть к их ногам и вымолить прощение. Это не всегда удавалось. Княгиня Е. Р. Дашкова описала в мемуарах, каково было матери узнать от чужих людей о свадьбе сына. Как-то, выходя от государыни, она встретила одного из вельмож, который сказал ей: «Я получил письмо из Киева, в котором мне пишут, что ваш сын женился». Знакомый хотел поздравить княгиню, но увидел, что она бледна, как мел.
«Я чуть не упала в обморок, — вспоминала Дашкова, — но собралась с силами и спросила имя невесты. Он мне назвал фамилию Алферовой и, видя, что со мной делается дурно, не мог понять, почему его слова так на меня подействовали.
— Ради Бога, стакан воды, — сказала я.
…У меня сделалась нервная лихорадка, и в течение нескольких дней мое горе было столь велико, что я могла только плакать. Я сравнивала поступок сына
395
Дашкова Е. Р.Записки. 1743–1810. С. 165–166.
Действительно, князь Павел Михайлович Дашков был наследником немалого состояния и мог рассчитывать на блестящую партию. То, что мать разузнала об «этой особе», способно было бросить в дрожь и менее впечатлительную женщину. «Невеста не отличалась ни красотой, ни умом, ни воспитанием, — категорично пишет княгиня. — Ее отец был в молодости приказчиком и впоследствии служил в таможне, где сильно воровал; мать ее была урожденная Потемкина (не родственница светлейшего князя. — О.Е.), но была весьма предосудительного поведения и вышла замуж, не имея ничего лучшего, за этого человека». Итак, на лицо мезальянс. Богатый аристократ и девушка очень сомнительного происхождения.
Окружающие пытались успокоить княгиню и склонить к примирению с сыном. Не тут-то было. Командир Павла Михайловича фельдмаршал П. А. Румянцев попытался заступиться за молодых. «Одновременно с его письмом я получила и послание от фельдмаршала графа Румянцева, в котором он говорил мне о предрассудках, касающихся знатности рода, о непрочности богатства и как будто преподавал мне советы». Это еще больше распалило Екатерину Романовну. «Я никогда не давала ему ни повода, ни права становиться между мною и моим сыном в столь важном вопросе. Я ответила ему в насмешливом тоне, скрытом под изысканной вежливостью, уверяя его, что в числе безумных идей, внедренных в моей голове, никогда не существовало слишком высокого мнения о знатности рождения».
Княгиня лукавила. Читая ее мемуары, легко убедиться, что к своему высокому происхождению она относилась очень щепетильно. Между тем ее собственная мать, супруга Романа Илларионовича Воронцова, тоже не была дворянкой. Марфа Ивановна Сурмина происходила из богатой купеческой семьи. Может быть, поэтому, перечисляя прекрасные качества покойной — доброту, чувствительность и великодушие, дочь не назвала в «Записках» ее имени. Зато указала на дружбу с императрицей Елизаветой. В первом же абзаце мемуаров Дашкова обрушивает на читателя каскад блистательных имен своих родных и покровителей: «Императрица Елизавета… держала меня у купели, а моим крестным отцом был великий князь, впоследствии император Петр III. Оказанной мне императрицей чести я была обязана не столько ее родству с моим дядей, канцлером, женатом на двоюродной сестре государыни (А. К. Скавронской. — О.Е.), сколько ее дружбе с моей матерью, которая с величайшей готовностью, деликатностью и скажу даже — великодушием снабжала императрицу деньгами в бытность ее великой княгиней, в царствование императрицы Анны» [396] .
396
Там же. С. 3.
Идея близости с августейшими особами красной нитью проходит через мемуары Дашковой. Эта черта ярко проявилась в ее ссоре с А. Д. Ланским. Фаворит упрекнул княгиню за то, что в редактируемых Академией наук «Санкт-Петербургских ведомостях» после имени императрицы упоминается только имя Екатерины Романовны. И получил гневную отповедь: «Милостивый государь, как ни велика честь обедать с государыней, но она меня не удивляет, так как с тех пор, как я вышла из младенческих лет, я ею пользовалась. Покойная императрица Елизавета… бывала у нас в доме каждую неделю, и я часто обедала у нее на коленях, а когда я могла сидеть на стуле, то обедала рядом с ней. Следовательно, я вряд ли стала бы печатать в газетах о преимуществе, к которому я привыкла с детства и которое мне принадлежит по праву рождения» [397] .
397
Там же. С. 162.
Могла ли такая дама принять в семью дочь таможенника Алферова? «Сыну своему я написала только несколько слов: „Когда ваш отец собирался жениться на графине Екатерине Воронцовой, он поехал в Москву испросить разрешения на то своей матери; я знаю, что вы уже женаты несколько времени; знаю также, что моя свекровь не более меня была достойна иметь друга в почтительном сыне“» [398] .
Ларчик между тем открывался просто, но мелодия его замка была очень печальной. Несмотря на все жертвы, которые княгиня действительно принесла во имя воспитания детей, ее своенравный характер вызывал у сына страх. Оба ребенка Екатерины Романовны оказались несчастливы в браке. И дочь, которую мать выдала замуж по своему усмотрению. И сын, венчавшийся тайно, без ее разрешения. Отношения так и не восстановились в полном объеме. Через несколько лет Павел Михайлович разъехался с женой. Он бывал в доме у Екатерины Романовны, но княгиня наотрез отказывалась видеть невестку. Впервые они встретились только после смерти Дашкова в 1807 году.
398
Там же. С. 167.
Кэтрин Вильмот, гостившая у Екатерины Романовны, оставила несколько идеалистичное, но полное сочувствия описание этого события: «На сцене появился новый персонаж — приветливая и очаровательная молодая княгиня Дашкова… Двадцать лет назад 15-ти лет от роду Анна Семеновна вступила на изменчивую жизненную тропу, начав с блестящего замужества с князем Дашковым. Однако радужные перспективы вскоре превратились в надгробный памятник… Тому причиной был гнев свекрови, а не поведение мужа, ибо помолвка была осуществлена без ее ведома и одобрения; в то время княгиня была столь могущественна при дворе, что могла устроить ему гораздо более выгодную партию. Прошло четыре года без всякого намека на примирение, княгиня даже не хотела видеть сына; потом было временное улучшение отношений. Однако все это время люди, окружавшие княгиню, злобно клеветали на ее невестку, желая польстить княгине, подтвердив правильность ее решения…
Князя постоянно уговаривали порвать отношения с женой, обратившись с прошением о разводе, но он наотрез отказывался от этого. Правда последние 7 или 8 лет обстоятельства вынудили его отдалиться от нее». Здесь нужно сделать пояснение, что в царствование Павла I у Дашкова сложилась карьера, но являться при дворе с женщиной столь невысокого происхождения он не мог. Отсюда и раздельная жизнь супругов. «Все же последние мысли князя были о жене. Представления Анны Семеновны о князе как о божестве поддерживали ее во всех муках и горестях; надежды угасли лишь с его смертью… У Анны Семеновны оставалась бумага князя на право наследования, но при мысли о том, что ей выпало пережить мужа, она разорвала ее в припадке отчаяния. Несколько дней Анна Семеновна пребывала в состоянии полнейшей апатии, даже в мечтах не представляя себе тех изменений, которые произошли в мыслях свекрови: получив прискорбное известие о смерти сына, княгиня решила передать Анне Семеновне часть того, что по праву принадлежало ему…
Представь себе встречу двух княгинь и первое чувство взаимной симпатии, рожденное общей скорбью… Слава Богу, ныне я могу говорить о них как о матери и дочери, рожденных для счастья друг друга. Молодая княгиня заняла апартаменты под крышей и будет нашей соседкой до октября, когда она переедет в чудесный дом, который княгиня купила для нее» [399] . Однако сближение произошло слишком поздно. Тот, кого любили обе женщины, уже лежал в могиле. Старуха княгиня, человек трагической судьбы и незаурядных талантов, могла бы закончить жизнь в окружении любящих детей, а не целого выводка приживалок.
399
Дашкова Е. Р.Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987. С. 320–321.