Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Григорьев Борис Николаевич

И ещё: «…Этот ныне старый тощий кот был тогда ласков, по крайней мере, с приятелями и про них держал в запасе когти, но не выпускал их, и в самих манерах имел ещё игривость котёнка».

Северин был товарищем П. А. Вяземского (1792–1878) по иезуитскому пансиону, к нему почему-то благоволил В. А. Жуковский (1783–1852), напечатавший, по словам Вигеля, чью-то басенку под его именем, а потому двери «Арзамаса» были для него открыты.

За границей русские дворяне вели себя более свободно, если не разнузданно, нежели у себя на родине. (Впрочем, эта черта русского человека проявляется и в наши дни.) Многие, чтобы удивить Европу широтой русской натуры, пускались в разгул и пьянство, другие увлекались картами и рулеткой, «просаживая» за карточными столами целые состояния,

а третьи напропалую пускались в амурные истории. Разрушались семьи, ломались судьбы, страдало дело, но тогдашнее начальство смотрело на всё это «скрозь» пальцы. Понятие о дисциплине, уважение этических и профессиональных условностей, корпоративный дух ещё только приобретались.

Сын нашего историка Н. М. Карамзина, попавший в конце 1830-х годов в легкомысленный Париж, в ответ на упрёки своей целомудренной сестры Софьи Николаевны, пишет ей о том, что его общение там для него было возможно либо в кругу «умственно опустившейся посольской молодёжи, с утра играющей в клубах, возящейся с дрянными любовницами и закосневшей в Париже, как в глуши саратовской», либо в обществе «остроумной и одарённой женщины», каковой он считал супругу русского дипломата Н. М. Смирнова, потомка петровского солдата Бухвостова, Александру Осиповну Смирнову-Россет.

О ней А. С. Пушкин оставил ироничное и двусмысленное четверостишие:

Черноокая Россети В самовластной красоте Все сердца пленила эти Те, те, те и те, те, те.

Удостоили её своим вниманием и обожанием и В. А. Жуковский, по язвительному выражению современника, готовый содрать собственную кожу для изготовления тёплых галош для Александры Осиповны, дабы она не могла замочить своих ножек, и В. Туманский, и П. А. Вяземский, ценивший в ней ум и красоту, и М. Ю. Лермонтов, желавший сказать ей так много, но так и не сказавший ничего.

Судя по воспоминаниям современников, работы в посольствах и миссиях тогда было не так уж и много. Вот как описывает свой рабочий день упомянутый выше 2-й секретарь посольства в Париже и протеже Нессельроде Н. Д. Киселёв (1800–1869): «Мне нечего делать, кроме двух часов работы в день. В три я иду гулять, захожу в клуб на час времени, возвращаюсь домой в пять часов. До обеда я читаю, в одиннадцать ложусь спать». От скуки он заводит себе любовницу.

Более развитые в нравственном отношении дипломаты принимаются за изучение местного языка, истории и культуры страны пребывания, но это лишь исключения из основной массы дипломатов. П. Сухтелен, посланник в Стокгольме, узнав о том, что один дипломат, работавший в Швейцарии, от скуки нанимал себе учителя немецкого языка, сказал ему:

— Э, милый, поверьте мне, самое лучшее — взять любовницу.

Данный совет вряд ли, однако, пригодился бы для Александра Антоновича де Бальмена, русского комиссара шотландского происхождения, назначенного Александром I в состав международного комиссариата на остров Святой Елены для охраны сосланного туда Наполеона. В данном случае граф Нессельроде проявил примерную бдительность и щепетильность и запретил де Бальмену брать с собой на остров французскую любовницу — нельзя было позорить честь русской дипломатии перед высокопоставленным узником. Париж или Лондон — это другое дело, там всё можно, но на Святой Елене — ни-ни!

Скоро общество единственного на острове русского — лакея Тишки — и коллег-союзников австрийского барона Штюрмера, французского маркиза де Моншеню и английского губернатора Лоу российскому дипломату, мягко говоря, наскучило, и он решил… жениться. Выбирать на Святой Елене было не из кого, и он сделал предложение шестнадцатилетней падчерице английского губернатора Сюзанне Джонсон.

Кстати, что касается общения дипломатов со своими слугами: из-за отсутствия общества де Бальмену, настоящему денди, волей-неволей пришлось довольствоваться беседами с Тишкой, и между ними установились своеобразные панибратские отношения. Дополним исторический роман М. Алданова справкой: полковник

де Бальмен, согласно формулярному списку МИД, направлялся на остров Святой Елены дважды: первая его командировка длилась с сентября 1813 года по ноябрь 1819 года, а потом он был отозван обратно в Петербург, чтобы два года спустя снова поехать на злосчастный остров. На 1828 год — год увольнения из Министерства иностранных дел — в его семейном положении указано «вдов». Что случилось с его молодой английской женой, не известно.

Но вернёмся к Н. М. Смирнову. Он служил первым секретарём в русском посольстве в Берлине (30-е годы XIX столетия). Чем же занималась его умная, красивая и проницательная супруга, пока муж «трудился» на дипломатическом поприще? «О, я очень веселилась… — признаётся она на страницах своих фривольных воспоминаний. — Были сплошные праздники, концерты и живые картины, и я всюду фигурировала… Я каталась там, как сыр в масле. Смирнов уходил с утра в канцелярию, потом в клуб и приходил к обеду, а я каталась с детьми и часто ездила в Шарлоттенбург, там стоял драгунский полк, и Каниц очень любил детей. У него была обезьяна, и дети, садясь в карету, говорили:

— Каниц, вау-вау».

«Каниц-Вау-Вау» был прусский драгунский офицер, ухаживавший за Смирновой. Остроумная, образованная и одарённая женщина, Смирнова-Россет переживала за границей одно романтическое увлечение за другим. В числе её близких поклонников там был и скучающий сотрудник посольства в Париже граф Н. Д. Киселёв, и Н. В. Гоголь, и другие русские знаменитости, благо своего мужа она не любила, а тот, кажется, платил ей взаимностью. Вместе со своим начальником, посланником А. И. Рибопьером (1781–1865), удостоившимся клички «Паша» и «Любопёр», Николай Михайлович Смирнов делил одну и ту же любовницу — местную артисточку Хаген. Его страстью стали также рулетка и карты, и, отдыхая от трудов праведных на водах в Баден-Бадене, он с утра до поздней ночи проводил время в игорных залах [148] . Жена его тоже «фигурировала» и вела рассеянный образ жизни, принимала поклонников, беседовала с ними на «умные» темы, пила «кофий» и курила папиросы.

148

Из упоминаний А. С. Пушкина и некоторых других современников следует, что Н. М. Смирнов был человек «не глупый, вполне порядочный, порой вспыльчивый до ярости, но вовсе не заурядный». Он дослужился до камергерского чина, а в 1850—1860-х годах был калужским и петербургским губернатором.

Флирт, кокетство, супружеские измены, разводы были знамением времени, легкомыслие и ветреность носились в воздухе. Известная княгиня Дарья Христофоровна Ливен, супруга посла в Англии, любовница канцлера Меттерниха, имела в Англии любовником герцога Сазерлэнда, младше её на шесть лет, и прижила с ним двух внебрачных сыновей. На все эти эскапады петербургское начальство закрывало глаза, потому что Дарья Христофоровна приятное сочетала с полезным и приносила от своих любовников в «клювике» важную политическую информацию.

Вот какие приглашения в 1830-х годах во время отдыха на водах в Баден-Бадене рассылала на приём А. О. Смирнова-Россет, диктуя их своему приятелю и попутно давая приглашаемым характеристики:

господину де-Бакур, французскому экс-посланнику в Америке, откуда он вернулся с больным желудком и посажен на диету (курица с рисом). Господину барону Антонини, неаполитанскому экс-посланнику в Берлине. Господину и госпоже Зеа Бермудес, экс-посланнику в Испании. Господину гранд-коррихидору Мадрида. Господину Платонову с его «носом на меху» и всем его мехом вообще… Далее шли фамилии барона Летцбока, банкира Майера, княгини Лобановой с дочерьми и поручением привезти с собой побольше кавалеров, князя Эмиля Гессен-Дармштадтского, князя Георгия Гессенского с адъютантом, генерального секретаря Центральной комиссии разграничения Рейна между Францией и Германией Дюваля — всего около 20 человек. На «плохонький» рядовой приём Смирнова запланировала потратить 500 франков.