Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Григорьев Борис Николаевич

Но протокол есть протокол. Впрочем, в данном случае речь, кажется, шла не только о протоколе, а о безопасности монарха и о благонадёжности дарителей.

Кончина государственных деятелей непременно сопровождалась выполнением необходимых протокольных правил — правил выражения соболезнования и соблюдения траура. После смерти в конце 1894 года министра и статс-секретаря Н. К. Гирса все европейские дворы и правительства выразили императорскому правительству России соболезнования — как через российские миссии и посольства, так и через своих послов в Петербурге. Например, в Бухаресте король Карл от своего имени и от имени супруги отправил в русскую миссию для этих целей своего адъютанта, в то время как министр иностранных дел Румынии лично явился в миссию выразить

соболезнование по поводу кончины своего коллеги. О выражении соболезнования посланник Н. А. Фонтон немедленно доложил на Певческий Мост, а временный управляющий Министерством иностранных дел Шишкин в ответ попросил Фонтона выразить королевскому двору и правительству Румынии от имени имперского правительства России благодарность за выражение соболезнования.

Правила протокола были весьма церемонны.

То же самое имело место в 1896 году после смерти министра князя Лобанова-Ростовского — та жа процедура, казалось, лишённая всякого информационного содержания. Но это только на первый взгляд. Временный поверенный в делах А. К. Базили, докладывая о панихиде, имевшей место в Бухаресте двадцать дней спустя после даты смерти, сообщил, что на панихиде участвовали чины румынского правительства и МИД, сотрудники императорской миссии и члены дипломатического корпуса, «кроме греческого посланника».

Мы не думаем, что грек специально проигнорировал указанное мероприятие — нет, у него, возможно, для этого были какие-то уважительные причины. Но, выходит, царская миссия тщательно и скрупулёзно проследила за тем, кто выразил свои чувства в православном соборе Бухареста; значит, отсутствие греческого посланника было взято на заметку; значит, тем или иным способом на Певческом Мосту добьются информации о причине неявки греческого дипломата на панихиду. Протокол был делом архисерьёзным.

Глава четвёртая. Переговоры

Правды в людях мало, а коварства много.

Пётр I

Искусство ведения переговоров всегда ценилось в дипломатии. В описываемый здесь период, когда ещё не было надёжных и быстрых средств коммуникации, личность дипломата, которому поручалось заключение важных соглашений и договоров, имела зачастую решающее значение. Генеральная цель переговоров формулировалась заранее, и с этим особых проблем не возникало. Проблема возникала именно на стадии тактического воплощения главного замысла, которое требовало от дипломата и знания своего партнёра, и его позиции, и мастерства, гибкости и осторожности.

Имея в виду, что все мирные соглашения являются плодом взаимных уступок и компромиссов, важно было выбрать такую линию поведения, чтобы преждевременно не сдать свои позиции, но и не отпугнуть от продолжения переговоров своей слишком жёсткой линией. Нужно было по возможности хорошо изучить противника, его установки на переговоры, черты характера главного лица и, тонко балансируя на острие ножа, не раскрывая в самом начале свои отступные позиции, пытаться продать свои «дешёвые» аргументы как можно дороже. Блеф, хитрость, внешняя доброжелательность, красноречие, лесть, подарки, угощения — все средства были хороши, чтобы добиться цели.

Примером удачных дипломатических переговоров может послужить Тильзитская 1807 года встреча русского императора Александра с Наполеоном. Исходные позиции русской стороны накануне встречи «в верхах» из-за поражений русской армии выглядели отнюдь не блестящими, поэтому русские дипломаты готовились к ней со всей тщательностью.

Всякой встрече в верхах предшествует предварительная подготовка, в которой участвуют дипломаты. В данном случае всю дипломатическую подготовку встречи Александр поручил генерал-лейтенанту князю Д. И. Лобанову-Ростовскому, а предложение о перемирии французам от имени главнокомандующего русской армией Л. Л. Беннигсена сделал князь П. И. Багратион. В то время, да и в последующие годы было в порядке вещей, когда дипломатические миссии выполняли военные — наиболее образованная часть общества.

Александр I

на первых порах осторожничал и предварительные переговоры с французами поручил вести от имени военных, но вот французы дали понять, что они тоже заинтересованы в окончании войны, и генерал Дюрок сделал предложение о возможности встречи двух императоров. Утвердив текст перемирия, 10 июня Наполеон заявил Лобанову-Ростовскому о своём желании увидеть Александра I. Не прошло и недели, как встреча в верхах стала реальностью.

Сближение Москвы с Парижем сильно насторожило Лондон. Чтобы сорвать наметившийся союз Наполеона с Александром, министр иностранных дел Англии Каннинг прибег к грубому шантажу. 21 декабря 1807 года он вызвал к себе русского дипломата Д. М. Алопеуса [134] и под «большим секретом» сообщил, что, по имеющимся у английской разведки данным, то ли против русского императора, то ли против его правления вообще готовится заговор. На вопрос Алопеуса, откуда у англичанина такие сведения, Каннинг сослался на какое-то письмо «частного лица» в Петербурге, переданное якобы английскому послу. На просьбу Алопеуса дать копию этого письма Каннинг ответил отказом, но сильно настаивал на том, чтобы Алопеус проинформировал обо всём Александра I. [135]

134

Д. М. Алопеус, работавший в 1806 году посланником в Швеции, имел, как мы уже упоминали выше, брата М. М. Алопеуса, посланника в Берлине.

135

Не правда ли, как всё это напоминает распущенные в октябре 2007 года слухи о том, что во время визита В. Путина в Тегеран на него будет совершено покушение? За всем этим можно увидеть знакомые нам англосаксонские «уши».

Твёрдость и гибкость — вот качества, которые, к сожалению, не всегда имели в своём активе и до сих пор не имеют русские переговорщики. Всеми этими качествами обладал генерал Ермолов, возглавивший русское посольство в Тегеран в 1817 году. Он, как никто из русских, отлично понял, что Восток — дело тонкое, и мастерски применял это своё понимание на практике. Он виртуозно воздействовал на воображение шахских чиновников то обильным, «европейским» угощением, то подарками, то лестью, а то и прямой угрозой применить силу.

«Крепкие напитки и пуншевое мороженое были в общем вкусе, — записал Ермолов в своих знаменитых «Записках» и не без сарказма и удовлетворения продолжал: — Из благопристойности то и другое называли мы целительным для желудков составом. От наименования сего наморщились рожи персиян, его приятный вкус, а паче очаровательная сила оживили их весельем, и в честь закона твоего, великий пророк, не вырвался и один вздох раскаянья. Главный доктор сердаря [136] более всех вкусил целительного состава, а им ободрённый сердарь дал пример прочим собеседникам. Долго на лице одного священнослужителя изображался упрёк в невоздержании, но розовый ликёр смягчил ожесточённое сердце мусульманина и усладил горесть его».

136

Местный князь, правитель провинции.

Поначалу переговоры с персами шли сложно, и тогда Алексей Петрович применил маленькую ложь: он уверил их в том, что является потомком великого Чингисхана, в доказательство чего сослался на кузена, полковника П. Н. Ермолова (1787–1844), обладавшего подходящей для этого внешностью — чёрные подслеповатые глаза и скуластые щёки. Заинтересованный Фетх-Али-шах попросил посла показать своего родственника, и Ермолов не преминул предъявить им его. Впечатление, произведённое кузеном, превзошло все ожидания генерала. Один из придворных шаха поинтересовался наличием у Ермолова родословной.