Повседневная жизнь французов во времена религиозных войн
Шрифт:
Увидев, что права их нарушены, они поднялись все как один, по обыкновению перегородили цепями улицы, а затем воздвигли баррикады из песка, опрокинутых телег, булыжников, старых ворот и, разумеется, из бочек. Это средство оказалось чрезвычайно эффективным, оно позволило не только избежать грабежей со стороны мародеров, но и блокировать солдат, оказавшихся в изоляции, а по сути пленниками мятежников.
В полдень 12 мая стало ясно, что король проиграл партию, а войска, утратив свободу маневра, были не в состоянии исполнить свою роль. На следующее утро парижане начали наступление на швейцарцев. Швейцарцы, не подготовленные к уличным боям, побросали оружие и стали молить о пощаде: «Добрая Франция, пощади нас!» Мольбы оказались тщетными: парижане не простили солдатам их грубого обращения с гражданским населением.
Обеспокоенный
Ветеран многих войн сумел найти слова, дошедшие до сердца герцога де Гиза, всегда с почтением относившегося к солдатам. Около четырех часов пополудни Меченый в белом колете вышел из особняка в сопровождении многочисленной свиты и сел на коня. Прибыв на Новый рынок, он стал просить народ выдать ему швейцарцев, намереваясь затем освободить их. Горожане согласились исполнить его просьбу, и солдат отослали в Лувр. В своем дневнике Летуаль пишет, с какой легкостью Гизу удалось вырвать солдат из рук толпы. Харизматическая власть лотарингца над парижским людом была абсолютной. Герцог урезонил своих сторонников и одним своим видом внушил всем бодрость. Даже роялист Паскье утверждал, что благодаря Гизу он почувствовал себя в безопасности.
13 мая, в пятницу, после полудня король, осознав свое поражение, покинул Лувр через последние не взятые парижанами под контроль ворота. В сопровождении придворных и четырех тысяч швейцарцев король отправился в Рамбуйе, где остановился у своего друга д'Анжена.
Король вовремя выехал из столицы. Когда королевский кортеж покидал город, двенадцать сотен человек под предводительством Бурсье, капитана улицы Сен-Дени, двинулись на Лувр с криками: «Идем в Лувр, отыщем там нашего сира Генриха!» Ратуша и Арсенал оказались в руках заговорщиков, Бастилия сдалась, и герцог де Гиз назначил ее комендантом лигиста Жана Леклерка, прокурора парламента. В Университетском квартале против Генриха III выступили четыре сотни монахов и семь сотен студентов; возглавил их Бриссак, знатный сеньор из Анжу и пламенный сторонник Гизов.
В воскресенье, 15 мая, был арестован купеческий прево (говоря современным языком, мэр Парижа). Герцог приказал избрать новый муниципалитет. Новым купеческим прево стал Лашапель-Марто, советник Счетной палаты. Богатый нотабль, успешно делавший карьеру, он слыл человеком умным, энергичным и не слишком щепетильным. Его считали прямым ставленником Гиза. Все четыре вновь назначенных эшевена были избраны из среды крупных столичных негоциантов.
Новый муниципалитет сделал символический жест: упразднил должность «королевского прокурора», поставив на его место «прокурора городского». Лигисты дали понять, что они не намерены мириться с вмешательством монарха во что бы то ни было, заявив, что «все городские сословия согласны с этим народным решением». В органах квартального управления чистка была более поверхностной. В планы мятежников входило восстановление муниципальных свобод в прежних формах, а значит, проведение традиционных выборов, и лигисты, опасаясь утратить доверие масс, не могли навязывать жителям кандидатуры из своей партии. Поэтому они с энтузиазмом принялись ликвидировать результаты непопулярного решения Генриха III, в 1585 году приказавшего выбирать судей из числа магистратов, в ущерб адвокатам и негоциантам. Король полагал, что чиновники, то есть государственные служащие, будут более гибкими и ему будет легче найти с ними общий язык.
В этой ситуации победа, одержанная на баррикадах, стала своеобразным сигналом к восстановлению традиций и городских вольностей, шедших вразрез с опасными новшествами суверена. Процент судейской мелкоты (basoche), врачей, купцов и ремесленников, избранных в органы власти, увеличился в ущерб числу магистратов из королевских судов. Впрочем, если не принимать во внимание Университетский квартал и Марэ-дю-Тампль, где людей, назначенных королем, лигисты сменили на своих людей, в целом парижане выбирали «наиболее здравых граждан», а именно
Заботясь о подвозе продуктов в Париж, герцог приказал занять ближайшие к столице города, где были самые крупные рынки: Ланьи, Мелен, Шато-Тьери, Этамп, Корбей. Став хозяином города и части государственной казны, имея под рукой двух самых богатых людей Парижа, финансистов Замета и Гонди, обычно ссужавших в долг королю, герцог стал править, присвоив себе королевские прерогативы. Теперь он смотрел на испанцев свысока: он больше не нуждался в их субсидиях. Посол Мендоса сообщил Филиппу II, что у него уже нет рычагов воздействия на герцога. Для короля Испании это был полный провал: герцог Лиз более от него не зависел, а Непобедимая армада, созданная для завоевания Англии и свержения Елизаветы, в августе 1588 года потерпела сокрушительное поражение.
Королева Екатерина Медичи принялась искать пути примирения своего сына Генриха III с герцогом Гизом и преуспела в этом. В начале августа король устроил герцогу пышный прием и даже пошутил — в своей обычной манере, — предложив ему «выпить за тех, кто построил баррикады». Он выразил благодарность архиепископу Лионскому, примасу Галлии и главному советнику герцога Гиза, и Лашатру, губернатору Берри, за то, что они помогли ему избавиться от опеки д'Эпернона, и заявил, что отныне хотел бы править вместе со своими «друзьями Гизами». Однако те, кто хорошо знал Генриха III, понимали, что не следует безоглядно верить произошедшим в короле переменам, ибо они продиктованы прежде всего стремлением отвоевать утраченный плацдарм и властные структуры.
Большая проблема по имени Генрих III
Из нашего повествования нетрудно понять, что Генрих III был крайне непопулярен в народе, а пропаганда, проводимая его недругами, и вовсе сделала из него главного виновника дестабилизации общества, поэтому его смерть от руки фанатика-монаха даже не вызывает удивления. Историки XIX века часто повторяли критику, звучавшую в его адрес при его жизни, но современное поколение историков намерено реабилитировать этого короля, ибо и цели его, и итоги его правления имеют больше положительных, чем отрицательных сторон. Ненависть, питаемая к нему парижскими лигистами, их постоянные выпады в его адрес могут только удивлять, так как на протяжении всей своей жизни Генрих был католиком, причем истовым.
Разумеется, в период его правления существовали острые экономические проблемы. Неурожаи и войны породили кризисы и голод 1573—1574 и 1586— 1587 годов. В период с 1580 по 1587 год производительность сельского хозяйства в Босе снизилась на 24%, и, как следствие, на рынке сразу возник дефицит зерна. Подорожание зерна сильно ударило по карману потребителей, особенно горожан.
Обесценивание серебряной монеты усугубило тяжелое положение в государстве. Традиционно устойчивое соотношение золота и серебра было поколеблено. Генеральные штаты 1576 года предложили план оздоровления финансов, Генрих III с ним согласился и стал проводить его в жизнь. Эдикт, подписанный в сентябре 1577 года, отменил условную стоимость денежной единицы, зафиксировав примерную, но постоянную стоимость главной монеты, имеющей всеобщее хождение, а именно экю. Однако возобновление смуты помешало согласовать коммерческий курс с курсом легальным: монеты продавались дороже их номинала, а стоимость экю в некоторых сделках возрастала до восьми ливров.
Неблагоприятная обстановка в сфере финансов была не единственным поводом для недовольства; традиционно вызывала протесты налоговая система. В те времена еще бытовало мнение, что король проживает в своем домене как частное лицо, а потому любой налог рассматривался как чрезвычайное требование. Действуя по возможности мягко, Генрих III попытался в рамках Генеральных штатов 1576 и 1588 годов начать диалог с нотаблями, представлявшими население Франции, но ему ни разу не удалось убедить их проголосовать за субсидии, необходимые государству для осуществления политики, направленной на благо самих французов. Подобное отношение депутатов отражало общественное мнение. Среди парижан была, например, популярна песенка из пятнадцати куплетов, едко высмеивавшая окружение короля: