Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»

Крете Лилиан

Французы обожают праздники, особенно праздники патриотические. Французские переселенцы принадлежали к разным социальным слоям, но при том значении, которое придавалось ими годовщине Республики 1848 года, есть все основания думать, что у большинства этих людей были республиканские убеждения. Так почему бы не поднять трехцветный флаг, не спеть Марсельезу и военные песни, ударить в барабан, выступить с тостом, произнести речи? В Соноре в честь годовщины провозглашения Республики французская община устроила обед на 150 персон, «чего раньше никогда не видели в этих местах, — пишет Перкинс. — Подавали блюда, которые наверняка можно было бы найти в Нью-Йорке, но вряд ли в этой стране» ⁽⁴³⁾.

В следующем году французские золотоискатели,

обосновавшиеся на Фезер-ривер, не только пили в честь праздника, но и организовали манифестацию с факелами и прошли по Рич Бар. Дэйм Ширли видела, как они «шли извилистой тропой по склону холма, являя собою очень красочное зрелище: у каждого в руках была небольшая сосенка, на макушке которой сияла диадема из огоньков, восхитительно подсвечивавших темную зелень и сверкавших, как какие-то призрачные короны в безлунной и туманной ночи». Ее так рассмешили их слова, сказанные с акцентом, что она записала их в дневнике: «Шорж Вашингтон, Джеймс К Полк, Наполеон Бонапарт! Свобода! Равенство! Братство! Эндрю Джексон, президент Фильмор и Лафайет!» ⁽⁴⁴⁾

Следует также подчеркнуть, что по части патриотизма американцы не уступали французам. День рождения Вашингтона, День независимости, вступление штата в Союз были поводами для шумного выражения любви к своей стране.

4 июля 1852 года в Рич Бар было крупным событием, пишет Дэйм Ширли своей сестре. Она сама принимала деятельное участие в приготовлениях. Из белого полотна, красного коленкора и куска голубого тика, взятого с тента индийского бара в гостинице «Гумбольдт», она смастерила знамя, в центре которого была звезда, покрытая золотым листом, символизировавшая Калифорнию. Это знамя богатства было поднято на маковку великолепной сосны перед отелем «Эмпайр». Вместе с г-жой Б. она также декорировала столовый зал отеля и сделала букеты. Один — из жасмина, белых лилий и веток кедра — предстояло вручить оратору от имени местных дам. Церемония началась в 10 часов 30 минут. Праздничный комитет, к сожалению, забыл принести текст Декларации независимости. Вместо нее оратор прочитал внимательной аудитории несколько стихотворений, сочиненных по этому случаю местным поэтом, пожелавшим остаться неизвестным, после чего произнес волнующую речь. Обед был превосходным. Произносилось множество тостов. Одна из дам спела несколько прекрасных песен, «и все прошло на самом высоком уровне».

После пяти часов вечера, к сожалению, эмоции взяли верх над разумом. В баре собрались желающие утолить жажду. Возник политический спор. Началась потасовка, а в конце вечера «семь или восемь мужчин из ричбарской элиты», опьяненные виски и патриотическими чувствами, открыто набросились на «испанцев» ⁽⁴⁵⁾.

Утром 4 июля 1853 года в Вивервиле произошла «всеобщая попойка», с перерывами продолжавшаяся весь день и закончившаяся «большим вечерним балом». Публика так разохотилась, что продолжила веселье и на следующий день. Из горно-промышленного центра Шасты, что в 60 километрах от Грас Велли, «в субботу и воскресенье приехали на мулах четыре дамы». Вечером они танцевали, ели и пили до двух часов ночи. На следующий день они все это продолжили и протанцевали всю ночь. «Они уехали на заре и проделали 60 километров на спине мула через самые опасные горы, какие вы, возможно, видели лишь на картинах», — пишет Франклин А. Бак своей семье. И в следующем году: «Мы отпраздновали 4 июля, как в старые добрые времена». Один видный деятель прочитал Декларацию независимости, произнес «блестящую» речь, а с наступлением темноты уже рвались петарды и сверкал фейерверк. «Французы разукрасили также свое заведение — салун "Диана". Вечером на нем загорелась великолепная иллюминация. В продолжение праздника были музыка и танцы…» ⁽⁴⁶⁾. Пили на празднике лишь содовую воду. Таким образом, это был примерный праздник, который можно противопоставить обычным пьянкам золотоискательских землячеств. Калифорния в 1854 году явно вставала на путь спасения.

Вивервил

Вивервил

раскинулся в великолепной долине, окруженной высокими горами, над которыми господствует гора Шаста — гигант с шапкой из вечных снегов на вершине. В 1852 году в городе было четыре десятка домов и 1200 жителей жили в его окрестностях. Район был богатым, золото легкодоступным, и дела процветали.

Франклин А. Бак решил здесь обосноваться. Он арендовал магазин, затем приобрел караван мулов, чтобы снизить себестоимость продуктов, которые он покупал и продолжал продавать по прежним высоким ценам, в особенности зимой. Связь с Сан-Франциско иногда прерывалась из-за скверной погоды, и хитро умный торговец, запасшийся продуктами, мог получать большие доходы.

Численность населения непрерывно увеличивалась. К американцам, немцам, голландцам, французам, ирландцам в 1853 году добавились 500 китайцев. Они были самыми лучшими клиентами Бака, покупая в больших количествах рис, лярд, треску, зерно и, конечно, виски. Хижины из жердей постепенно сменились на элегантные дома. «Теперь у нас четырнадцать лавок, четыре гостиницы, четыре игровых зала, работающих в полную силу», — удовлетворенно замечал Бак. В салуне «Диана» появились хороший оркестр и танцовщицы, и жители могли наслаждаться застольными развлечениями, принятыми в цивилизованных странах. Летом всем хотелось прохлады, «мы следили за этим, и у нас всегда были прохладительные напитки и замороженные сливки» ⁽⁴⁷⁾.

Были построены здание суда и тюрьма, и администрация города делала все для того, чтобы установить порядок. Разумеется, по воскресеньям по-прежнему продолжались петушиные бои и даже скачки на лошадях — развлечения, особенно шокировавшие переселенцев из Новой Англии, и Бак признавался, что все, и в том числе он сам, пили. Он пытался утешить свою семью: «Немного выпить может каждый добропорядочный гражданин» ⁽⁴⁸⁾.

А в Вивервиле жили добропорядочные люди: мирные семьи, честные женщины и высоконравственные мужчины, силившиеся положить конец безнравственности в общине. Несколько дам организовали воскресную школу, и пастор без церкви призывал верующих возродить в городе хоть какую-то духовную жизнь.

В Вивервиле был театр с залом на 500 мест, и Бак писал своим родителям, которым этот вид развлечения казался пагубным: «Театр — это, разумеется, самое нравственное и самое дешевое место, где можно проводить вечера. На сцене нам представляют в какой-то степени мир, в котором мы жили. Это и пение, и танец. Ревнивые супруги и нежные любовники, благородные дамы и служанки — все это проходит перед нашими глазами, и на какой-то момент мы отдаемся иллюзии, переносясь в прошлое. И на следующий день у нас есть о чем поговорить… [Театр] это прекрасный оазис в пустыне» ⁽⁴⁹⁾.

Зима 1854 года выдалась безрадостной. Золото на приисках попадалось все реже. Дела шли трудно. Те, кому удавалось «сорвать большой куш», тут же покидали прииски, чтобы стать торговцами или заняться земледелием. Около половины жителей Вивервила работали, другая половина ничего не делала и не испытывала по этому поводу никакого стыда. Бездельники жили за счет того, кто работал. «Все в этой стране, насквозь пропитанной золотом, были разорены», — жаловался Бак, имея долгов на 3 тысячи долларов. Эти слова, конечно, преувеличение, но признаки экономического спада были налицо.

С наступлением хорошей погоды дела оживились, и Франклин А. Бак взбодрился. Своим родителям и брату он сообщает о последних событиях в городе. В июне одна квакерша, некая мисс Пеллет, приехала проповедовать воздержание и трезвость. Храбрая девушка взгромоздилась на ящики перед гостиницей и обратилась к горожанам. К ней сбежались люди из салунов и магазинов. «Никакие собачьи бои не привлекли бы такой толпы», — пишет Бак. Она говорила полтора часа, останавливаясь только для того, чтобы перевести дыхание, а вечером, в зале театра, еще два часа, «и все о воздержании». Под конец она пустила «шапку по кругу» и собрала 75 долларов.