Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
Однажды стоявшим впереди стало известно, что в булочной нет хлеба. Обманутая толпа стала страшной… Она ворвалась в магазин и, не найдя никого, с кем бы расправиться, побила стекла, изломала торговые прилавки. Таких погромов было немало».
Впрочем, как это бывает в жизни, были моменты повеселее. Один из репортеров описал увиденную на Сретенке сценку: чтобы согреться, люди из очереди плясали под звуки губной гармошки, на которой играла одна из женщин.
Булочная без «хвоста» также могла спровоцировать на неадекватный поступок. В газетах описан случай, когда вожатый застопорил трамвай на Маросейке вдали от остановки и неожиданно покинул вагон. Минут через десять истомленные ожиданием
В городских хрониках была отмечена новая черта в поведении москвичей. Позавтракав или отобедав, посетители ресторанов просили официантов завернуть оставшийся хлеб в бумагу и уносили его с собой. Рассказывали о компании, уплатившей по счету более ста рублей, но разыгравшей хлеб между собой. Счастливицей оказалась дама, которая без всякого смущения убрала в ридикюль доставшейся ей «приз». «Впрочем, – сообщали газеты, – теперь хлеб дают в “обрез”».
«Зато большое удовлетворение в массе вызвало распоряжение, запрещающее выпечку пирожных, тортов, печений и т. п. сластей, – отмечал корреспондент “Раннего утра”. – Вчера это распоряжение вошло в силу.
Булочные, кафе распродавали остатки “прежней роскоши”, но так как их было немного, то полки и стеклянные витрины, раньше дразнившие аппетит заманчивыми яствами, быстро опустели.
Толпа в массе торжествовала по случаю такой отмены. Хлебные хвосты, злорадствуя, острили:
– Откушались.
– Да-а. К чайку не будет. Кофеек-то без пирожного горьким покажется.
Когда наивная барынька, основываясь на предыдущем опыте, пыталась прорвать хвост заявлением: “Я не за хлебом, а за пирожными”, толпа впадала в праздничное неистовство:
– Вам, сударыня, каких-с? С миндалем или, может быть, со сливочками? Станьте в кончик хвоста, подождите, помучьтесь.
Толпа гоготала, пока кто-нибудь сердобольный не выводил барыню из ложного положения, объяснив:
– Напрасно ждете. Пирожных теперь не готовят.
Лакомка оставляла свою очередь, а толпа ехидничала:
– Откушались. С хлебцем попробуйте. Не в пример лучше.
Запрещение коснется и шоколадных конфет».
Действительно, на следующий день после публикации фельетона вышло запрещение на производство «дорогих» конфет – «ирис, тянучки и пр.» – «для экономии сливок и сахара». Жить сластенам становилось все тяжелее. Спустя короткое время обозреватели городской жизни отметили новое явление. При продаже конфет по принципу «один фунт в одни руки» покупатели, отстоявшие в «хвосте», прятали только что приобретенную коробку в карман и тут же снова становились в очередь.
С иронией встретили в публике прозвучавшее на заседании продовольственной комиссии обещание С. Н. Абрикосова и других кондитеров выпускать дешевые конфеты по «твердой цене». Один из журналистов прокомментировал это выступление такими цифрами: если до войны фунт сахара стоил 14 копеек, то зимой 1917 года – 28 копеек; а вот цена леденцов скакнула с 25–30 копеек до 1 рубля 20 копеек – по утверждению кондитеров, «из-за вздорожания патоки».
В конце января торговцы объявили о грядущем в марте чайном кризисе. На складах запасы чая подходили к концу, а нового подвоза из Владивостока не предвиделось.
«Хлебный» кризис, разразившийся в начале 1917 года, имел целый ряд причин. С одной стороны, ситуацию определяли объективные условия: необычайно снежные метели нарушили работу и без того перегруженных железных дорог. Эшелоны с мукой просто-напросто застряли на пути к Москве. С другой стороны, роковую роль сыграли субъективные
Газеты сообщали, что продажа муки «на сторону» превратилась в повсеместное явление. Пока москвичи тщетно ожидали хлеба у дверей булочных, муку мешками продавали с черного хода по спекулятивным ценам. По оценкам журналистов, прибыльность таких операций составляла 500–600 процентов, в то время как прибыль, заложенная в цену хлеба «по таксе», составляла всего 10 процентов. Понятно, что владельцу пекарни было выгоднее сразу продать мешок муки за 75–100 рублей, чем возиться с выпечкой, расходуя деньги на топливо и оплату труда рабочих.
Неудивительно, что при повсеместном распространении спекуляции мукой власти оказались практически бессильны побороть это зло. Перед градоначальником встала неразрешимая дилемма: наказать всех булочников по строгости закона – Москва совсем останется без хлеба, продолжать бездействовать – вызывать обострение ситуации.
Выход нашелся простой. Для острастки были арестованы два владельца пекарен. Один, некий А. И. Декшня, владел небольшим заведением на 2-й Сокольнической улице. Скорее всего он оказался случайной жертвой – городовой задержал женщину, перевозившую ночью на саночках несколько мешков с мукой. Она и назвала Декшню в качестве продавца. Зато второй был заметной фигурой, настоящий туз – владелец целой сети пекарен и булочных, располагавшихся на центральных улицах Москвы, – потомственный почетный гражданин И. И. Чуев. Видимо, по распоряжению начальства его специально выслеживали агенты сыскной полиции. Обоих спекулянтов «за действия, угрожающие общественному спокойствию», градоначальник приговорил к трехмесячному аресту и высылке из города до окончания войны.
Карикатура на сообщение газет об обнаружении больших запасов сахара, лежащих на складах в качестве залога под кредиты. Такая операция позволяла владельцам сахара избежать обвинения в сокрытии запасов продовольствия с целью спекуляции
Для облегчения положения москвичей, томившихся в «хвостах» на морозе, градоначальник Шебеко приказал предоставить им возможность греться в помещениях кафе и прочих заведений, располагавшихся рядом с булочными. Однако главным средством ликвидации «хвостов» решено было сделать карточки на хлеб и муку, вводимые с 1 марта 1917 года.
Любопытно, что еще до введения хлебных карточек стал известен пример успешной борьбы с «хвостами» у булочных. Автором удачного эксперимента был пристав Алексеевского участка (за Крестовской заставой) Ф. В. Гребенников. Зная официальную цифру количества муки, выделенной для пекарен на территории его участка, он разделил ее на количество жителей, получавших сахар по карточкам. Получилось по одному фунту ржаного и половине фунта пшеничного хлеба на человека. Домовладелец или его посланец приходили в булочную, предъявляли заверенный в полиции список жильцов и получали хлеб сразу на всех. «Хвосты» сразу же исчезли.
Изыскивая новые резервы, градоначальник постановил: с пятого февраля упразднить вслед за пирожными сдобный хлеб, сухари и баранки. Разрешены были к продаже только французские булки, ситный и ржаной хлеб. Под запретом оказались и все виды «хитрого» хлеба – слегка посыпанный тмином или маком, он приобретал статус нового продукта, разрешенного для торговли по свободной цене. Например, «яблочный» хлеб, появившийся в дни кризиса на прилавках булочных, стоил немыслимые деньги – 90 копеек за фунт.