Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
А она резонно отвечает:
– Не могу же я бросить мастерскую на ходу? Вы можете же заниматься чем угодно, но я сдам ее только тому, кто купит мастерскую.
И еще, и еще случаи. Перечислять их скучно. Весна обманула все надежды бесприютных москвичей. И розовые листочки скоро будут приводить к неожиданному эффекту: увидевший их человек, нуждающийся в квартире, будет опрометью кидаться в сторону…»
Судя по свидетельствам современников, квартирными гешефтами занимались истинные профессионалы. Газеты, например, писали о некой одинокой даме, которая снимала в разных концах Москвы 18 квартир. Все они были обставлены «сухаревскими мебелями», но за прокат назначалась
На квартирную тему
– Скажи любезный, Синичкины у вас в доме живут?
– Точно так. А только это ни к чему…
– ?!!
– Они, значит, квартируют на шестом этаже, а подъемка испортилась, и вам туда не дойтить…
Скорее всего такого рода квартирные спекулянты действовали в союзе с домовладельцами или имели платных информаторов среди дворников. На это указывает то обстоятельство, что, едва успевали съехать с квартиры прежние жильцы, как тут же появлялись арендаторы-посредники. После беглого осмотра они вручали задаток, но предупреждали, что снимают жилье «для родственников». Вскоре в газетах появлялось объявление: «Передается квартира с мебелью». Адрес не указывался, только телефон, находившийся в собственной квартире предпринимателя.
Другим вариантом квартирных спекуляций, порожденных дефицитом жилья, было превращение многокомнатных квартир в доходные предприятия. В апреле 1916 года Городская управа наконец-то обратила внимание на протесты домовладельцев, которые никак не хотели примириться с тем, что квартиросъемщики в массовом порядке принялись сдавать комнаты по высоким ценам. По правилам, действовавшим в то время, все помещения, в которых сдается шесть комнат, считались меблированными комнатами и подлежали обложению налогом. Под давлением домовладельцев городская администрация решила внести поправку: отнести к разряду меблированных комнат те квартиры, в которых сдается больше трех комнат.
Жилищный кризис подстегнул цены на недвижимость в Москве, загнав их на немыслимый прежде уровень. Наглядной иллюстрацией служит история, рассказанная газетой «Раннее утро» в феврале 1917 года: некто К. купил дом в одном из арбатских переулков за 600 000 рублей, но всего через несколько дней ему предложили продать новоприобретенную собственность уже за… 900 000 рублей.
«К. колеблется, – сообщала газета. – Покупателям ответил:
– Подумаю.
В несколько дней 300 000 барыша… И это еще мало…»
При таких ценах настоящими богачами становились посредники, сводившие продавцов и покупателей недвижимости. Московский репортер не без зависти писал о мелких служащих, получивших в качестве комиссионных солидные куши. Один из них, конторщик с жалованьем 60 рублей, случайно узнав, что хозяева продают дом, нашел покупателя. Его участие в сделке было оценено в 57 800 рублей. Другой клерк, прозябавший в бедности, за такую же услугу был вознагражден 25 тысячами. «Не родись богатым, а… займись комиссионерством», – сделал вывод журналист.
Зимой 1916/17 года отношения между домовладельцами и квартирантами обострились до предела. Несмотря на приказ градоначальника – поддерживать в домах температуру не ниже 13 градусов, жалобы москвичей слились в сплошной вопль: «Помогите! Замерзаем!» Повсеместным явлением стали квартиры, где температура не поднималась выше 7–8 градусов. Керосиновые лампы, горевшие
Не возымели эффекта также и наказания, установленные градоначальником за «замораживание» квартирантов: штрафы 100–300 рублей, тюремное заключение, высылка из Москвы на все время войны. Например, в доме Бахрушина в Козицком переулке в начале января не топили вообще. Не помогли ни протоколы, ни личный визит в контору домоправителя помощника пристава, приказавшего дать тепло в квартиры.
Дело сдвинулось с мертвой точки только после того, как управляющий И. Д. Орлов был оштрафован на 3000 рублей, а перед именитым домовладельцем замаячила реальная перспектива сесть в тюрьму.
Комментируя бедственное положение, в котором оказались жители города, один из гласных городской думы (сам домовладелец) объяснил, что причиной кризиса является противоречие между фиксированной платой за квартиры и постоянным ростом цен на топливо. Оказалось, что если отапливать дома по установленной градоначальником норме, то расходы на дрова значительно перекроют средства, полученные в качестве квартплаты. Действительно, цены на дрова росли как на дрожжах. В начале февраля 1917 года за какие-то несколько дней стоимость вагона дров с 600 рублей поднялась до 750 рублей.
Февральская революция, ликвидировавшая старую власть, а главное – приход весны заставили на время забыть о проблеме тепла в квартирах. К этому вопросу в преддверии нового отопительного сезона городские власти вернулись в августе 1917 года. Тогда было решено поднять плату за квартиры. Однако очень скоро горожане оказались совсем в иных условиях, в сравнении с которыми кризисы военных лет стали восприниматься как мелкие неудобства.
Городской транспорт
Вдали продребезжат трамваи,
Автомобили пролетят,
И, постепенно оживая,
Былое посещает сад.
Г. В. Иванов
Из всех сторон жизни Москвы самое заметное и скорое влияние война оказала на городской транспорт. Во-первых, введенное во время мобилизации разрешение на бесплатный проезд в трамвае «запасных» действовало вплоть до 4 августа 1914 года. Можно себе представить, как были переполнены вагоны. Во-вторых, в том же начале августа горожане заметили, что трамваи стали ходить гораздо реже, и «штурм» вагонов публикой превратился из экстраординарного события в повседневное явление. Городские власти объясняли, что это вызвано сокращением числа вагонов. Часть из них были переделаны в «санитарные» – для перевозки раненых. Другая часть встала на прикол из-за недостатка персонала.
В отчете Городской управы, обнародованном в конце сентября, прозвучали такие цифры: после мобилизации около 2000 человек из числа служащих трамвайных парков вместо прежних 900—1000 вагонов на линию получалось выпускать только 580. Прием новых работников дал возможность к 10 сентября пустить еще сотню вагонов. Обучение новых кондукторов и вагоновожатых позволит в декабре довести число работающих трамваев до 800.
В числе новобранцев осени 1914 года был студент Константин Паустовский. Спустя годы, став маститым писателем, в автобиографической «Повести о жизни» он ярко, с интересными подробностями описал свою работу в качестве вагоновожатого и кондуктора. Особенно Паустовский подчеркивал, что их учили очень серьезно, без всяких послаблений и скидок на военное время. Это строгое отношение к подготовке новых кадров первоначально позволяло московским трамвайщикам работать на уровне довоенных стандартов.